Критическая теория интернета

Должна ли теория медиа объяснять мир? Нью-йоркская троица, кажется, рассталась с этой идеей. Они не только сомневаются в самой возможности сделать свое исследование объектом дискуссии, но и не уверены в том, что теория может раскрыть правду о наших технологических объектах и процессах, особенно сегодня, когда пользователь как точка ввода данных больше не может провести границу между человеческим телом с его метафизическим уровнем и сетевым аппаратом. Как пишет Алекс Гэллоуэй, герменевтика находится в кризисе, но что это значит в контексте «новых медиа»? «Зачем затыкать дыры в человеческом сознании, когда нейронауки могут сами решать, что думать людям? Зачем пытаться интерпретировать картину, когда значение имеет только ее цена на аукционе?» [333] Как уже отмечалось в 1990-е, теория медиа в основном была спекулятивной и старалась транслировать свои концепты в будущее, чтобы потом в какой-то момент сорвать на этом куш. Еще двадцать лет назад большинство работ о медиа не могли сделать объектом теории чипы, компьютерный код и интерфейсы (за странным исключением Фридриха Киттлера и небольшой группы других исследователей). Неспособность теории разобрать по частям первичные движущие силы нашей цивилизации привела к самомаргинализации искусства и гуманитарных наук.

Итак, что если мы потеряли веру в будущее медиа и остались одни со своими устройствами среди холодных хранилищ больших данных? Нельзя придумать более заметного контраста с 1980-ми – эпохой киноанализа, когда господствовала семиотика, постмодернистская философия и психоанализ. Новые медиа были и остаются спекулятивным предметом, а не герменевтическим. Новые медиа и соответствующее искусство находятся в постоянном поиске техники и сервисов, которые можно было бы революционизировать (дроны, 3D-принтеры, биотехнологии, RFID-чипы). Фетишизация внимания к гаджетам оказывается связанной со сложностями, которые возникают при определении предмета изучения. Нам нужно положить на наш хирургический стол компьютерный код, архитектуру сетей, пользовательские интерфейсы и аналогичные объекты и пересобрать их таким образом, что станет возможным материалистический подход к более широкой картине мира. Желание экзегезы, возможно, все еще с нами, но черный ящик технологий сопротивляется анатомическим исследованиям. В этом и заключается настоящий кризис герменевтики, который происходит из-за того, что теоретики не знакомы с программированием, а также потому что объект исследования больше недоступен (вспомните о корпоративных алгоритмах, до которых все тяжелее добраться). В эпоху цифровых медиа реконструкция глубинного смысла становится сложнее, отчасти потому что в наш маклюэновский век никто не попадается в ловушку контент-анализа. Сообщением медиума является его внутренняя структура. «Греческий поворот» нью-йоркской теории медиа начинается именно здесь: интернет интерпретируется через отсылки к Гермесу, Ириде и Фурии (и к модным именам типа Бадью, Ларюэлля, Нанси и другим). Как пишет Уорк, «Гермес отвечает за герменевтику интерпретации, Ирида – за многоцветность иммедиации, а Фурии – за толпу распределенной сети» [334]. Таким образом, ««Excommunication» позволяет себе отступить от политических реалий сноуденовских скандалов и обратиться к крайне закодированному языку греческой мифологии, чтобы общаться с революционным меньшинством. Если верить Лео Штраусу, политическое преследование порождает особый тип письма, «который обращается только к умным и достойным доверия читателям» [335]. Не о такой ли форме и о таких адресатах думают Уорк, Гэллоуэй и Такер? За ними следят, и они в опасности? Они зашифровывают свои труды, чтобы защитить себя и от АНБ, и от постоянного потока банальностей в Twitter и Facebook? Ответ неясен. Как напоминает Штраус, у подавления независимой мысли долгая история. Можно ли тогда в нашем случае говорить о добровольной самомаргинализации? Или, скорее, о желании стать своими среди философского истеблишмента? Эти авторы «соединяют понимание и осторожность» из-за потопа социальных медиа, или остракизм просто допускается? Как бы то ни было, отсутствие дискурса, который бы вдохнул жизнь в свободу слова в цифровой век, остается проблемой. Не хочется читать между строк. Учитывая, как много стоит на кону, я предлагаю начать дебаты, а не затаскивать текст в болото неверных интерпретаций. Можно ли говорить о том, что теория медиа сама по себе кажется подозрительной для большинства? Этот вопрос важен ввиду увеличивающегося разрыва между использованием компьютеров и других девайсов, с одной стороны, и стагнирующей теорией новых медиа в академии – с другой.