Критическая теория интернета

Одна из функций идеологии по определению Луи Альтюссера – это узнавание, пресловутая интерпелляция субъекта, к которому взывают [51]. Мы можем применить ее для описания процесса становления пользователем. Это незамеченная часть социально-медийной саги. Прежде чем войти в мир социальных медиа, все заполняют информацию профиля, выбирают юзернейм и пароль для создания аккаунта. Пятью минутами позже вы уже в игре: делитесь, публикуете, развлекаетесь, как будто так было всегда. Создание профиля – это априорная часть, без нее системы по заполнению баз данных и таргетированная реклама не могут функционировать. Платформы подают себя как нечто само собой разумеющееся, упрощающее наши богатые функционалом жизни. Каждый, кто имеет значение, уже там. Именно благодаря профилю мы приобретаем субъектность.

По Альтюссеру мы живем внутри идеологии именно в таком смысле – формула применима, в частности, к социальным медиа, в которых субъект воспринимается исключительно как пользователь, которого не существует без профиля. Использование слегка авторитарного, герметичного концепта идеологии оправдано централизованной иерархической структурой архитектуры социальных медиа, существующей в нашу эпоху капитализма платформ, не оставляющего возможности для пользователей перепрограммировать свою коммуникационную среду.

Несмотря на постмодернизм и циничный неолиберализм, заклеймившие идеологию как нечто ушедшее в прошлое, она снова правит, и это неудивительно (куда более удивительно то, насколько тотальным был отказ от использования этой концепции). Главное то, что мы все хуже и хуже понимаем, как именно она работает. Далее, когда речь заходит о социальных медиа, мы оказываемся в состоянии «просвещенного ложного сознания» – мы прекрасно понимаем, что делаем, будучи полностью втянуты в процесс, но мы в любом случае делаем это. На каком-то метауровне это может даже служить объяснением популярности идей Жижека и быть одной из главных причин его успеха. Мы все имеем представление об алгоритмических манипуляциях новостной ленты в Facebook, эффекте пузыря фильтров в приложениях и постоянном назойливом присутствии персонализированной рекламы. Мы круглосуточно обновляем новостные ленты; в глобальной экономике взаимозависимости в реальном времени мы научены считывать посты, статусы и апдейты как интерперсональные индикаторы планетарного состояния. Так в каком же смысле нам нужно обновить Луи Альтюссера?

Спустя четыре десятилетия после эпохи Альтюссера мы не соотносим идеологию с государством в той мере, в какой это делали он и его единомышленники. Было бы странно и даже экзотично считать, что Facebook и Google подпадают под альтюссеровское определение «идеологического государственного аппарата». В нашу эру позднего неолиберализма и правого популизма идеология ассоциируется с рынком, а не с государством, которое отошло в сферу обеспечения безопасности рынка. Но нельзя забывать, что именно теория идеологии внесла значительный вклад в «кризис марксизма». Она помогла вскрыть проблемы, назревшие в связи с развитием студенческого движения, подъемом феминизма и других «новых социальных движений», что способствовало углублению стагнации и последующему банкротству СССР. А растущий интерес к медиа и «культурным исследованиям» довершил начатое.

Падение Берлинской стены в 1989 году уже было новостью, транслировавшейся в реальном времени через спутник и циркулировавшей вместе с другими новостями. Уже тогда ослабленные коммунистические партии не могли больше справляться с многоцветием проблем справедливости и перераспределения в «настоящем» (или революционном) социальном государстве, не говоря уже о его контркультурных практиках. Таким образом, тактика сверхдетерминации во имя рабочего класса больше не работала. Группы, составлявшие так называемое «лоскутное одеяло меньшинств» и не относившие себя к новой норме, были буквально предоставлены сами себе без какой-либо общей политической структуры и тем более организации. За десять лет марксистская теория как критика идеологии лишилась двух своих определяющих центростремительных сил – государства и партии. Сопряженное с этим исчезновение идеологии как главного объекта внимания в философии и социальных науках привело к появлению расхожего мнения, что, хотя «идеи все еще имеют значение», они больше не могут управлять жизнью людей. Сегодня же идеи превозносятся по той причине, что они могут формировать будущее, но принятые в качестве правил и норм они считаются слишком неконкретными и беспорядочными, чтобы доверять им управление противоречивой повседневностью, находящейся под властью капитала.