Критический эксперимент 2033

— Видите, отцы, не желая прислушаться к разуму, вы теряете редкий случай! «Accidit in puncto, quod non speratur in anno». (В один миг случается то, на что не надеешься и годами). Но «Crescit amor nummi, quantum ipsa pecunia crescit». (Растет любовь к деньгам по мере того, как растет само богатство). Решайтесь! Если вы будете продавать зерно по нынешним ценам, будет бунт. А если вы уступите, и народ заставим уступить.

Но в первый день Сенат не принял никакого решения, хлеб в продажу не поступил и цены ещё более возросли. А когда через пару дней предложение Кориолана было принято, это не было воспринято как добровольная уступка: плебеи уже вооружились. А у Сициния вновь проснулся революционный пыл:

— Плебеи! Нас, как врагов в осаде, пытаются выморить голодом! И сдачу нам диктуют на тех же условиях, что и побеждённым: сдайте оружие, пройдите под игом и выдайте своих вождей связанными на бичевание Гнею Марцию Кориолану! Вот когда он насытится муками и казнями, может быть, соизволит отпустить вам немножко гнилого зерна по низким ценам. Он пытается поставить перед нами выбор: «mortem aut servitutem» (Смерть или рабство). А сенаторы… что о них говорить! «Avarus animus nullo satiatur lucro». (Скупого не насытят никакие богатства). Но «Qui seminat mala, metet mala». (Кто сеет зло, тот зло и пожнет). Их ростовщические аппетиты ограничили, так теперь они пытаются нажиться на бедствиях народных, а заодно и возвратить себе право закабалять нас и продавать в рабство! Идём на Сенат и убьём Кориолана!

Второй трибун, Гай Нумиций, несколько утихомирили народ, предложив не убить Кориолана, а судить его. Сицинию это тоже понравилось: увидеть молящего о пощаде спесивого патриция не хуже, чем убить его. Показавшись в дверях курии, Кориолан надменно заявил:

— Трибуны сошли с ума. Их власть распространяется только на плебеев и только на защиту, а они обвиняют патриция.

Эта выходка подогрела всеобщее возмущение, и сенаторы затащили силком Кориолана внутрь, согласившись на суд: лучше пожертвовать одним, чем всеми.

Первый присутственный день был через четыре дня. В эту же ночь среди плебеев стали шнырять клиенты патрициев.

— Постумий, ты ведь понимаешь, что, если ты проголосуешь за суд и смерть Кориолана, то оба твоих соседа по полю станут тебе врагами? И поле нечаянно сожгут и вытопчут, и тебя побьют.

— А ты, паразит Аппиев, заткнулся бы, cacator!

— Планк, почтенный Секст Фурий уступит тебе спорный участок без разбирательства, если ты и твои друзья будут голосовать за отмену суда.

— Подкупить меня пытаешься! Potes meos suaviari clunes!

Словом, этот номер не прошёл. Тогда все сенаторы стали молить плебеев:

— Уступите нам одного человека! Если сочтёте его невиновным, то проявите справедливость. А если осудите и простите — благородство!

Но и это не помогало.

В ночь перед судом Кориолан собрал группу обожавшей его «золотой молодёжи» и совершил налёт на домус Вергилия. Выломав дверь, побив нескольких пытавшихся сопротивляться слуг, нападавшие прошли прямо к таберне Велтумны. Она сама вырвалась из объятий очередного любовника, который пытался её «защитить», и повесилась на шею Кориолану, восхищённая его поступком. А вышедший Вергилий бессильно наблюдал за этим, держась рукой за сердце. Жена его, наоборот, смотрела из своей ниши, потирая руки от радости.

Друзья думали, что помогают молодцу в удалом деле. Вождь поблагодарил и распустил их. Сразу после этого Кориолан с Вулли, несколькими верными рабами и клиентами бежал из Рима, бросив семью и детей. Наутро весть о двух ночных событиях разнеслась по всему Городу.

28. Второй суд

Квинт и Сильвий построили дома в Городе. Это было необходимо. У Квинта средний домус отца семейства с расчётом на то, что в его табернах будут жить рабы и вольноотпущенники. У Сильвия рядышком небольшая халупа. После формального переселения в Рим Сильвий, согласно союзному договору, автоматически стал римским гражданином и полноправным плебеем. Так что теперь никаких формальных придирок по поводу его статуса в Волчьем Содружестве не могло быть.

Вести о Кориолане приходили отнюдь не самые лучшие. Он ушёл к вольскам и всячески подбивал Аттия Туллия к войне против Рима. За ним потянулись молодые патриции, особенно подсевшие на Вулли, и, как часто бывает с эмигрантами, там вели себя как злейшие враги своей родины, поливая её грязью и призывая раздавить гадину.

В Риме Кориолана заочно осудили и приговорили к смерти (ушедший в изгнание, чтобы избежать суда, автоматически считался виновным). А дальнейшее его поведение подтвердило обоснованность этого приговора даже в глазах патрициев. Такой конфуз делал необходимым восстановление престижа сенаторского сословия и осуждение какого-то авторитетного плебея в качестве «равновесия» осуждению Кориолана. Квинт не удивился, когда выбор сенаторов пал на него.