Критический эксперимент 2033

Квинт прошёл вдоль рядов нагих рабов, высматривая наиболее прилично выглядящих раба и рабыню лет под тридцать. Греческого и этрусского он не знал, поэтому предусмотрительно взял с собой Сильвия, который в человеческих языках разбирался не хуже, чем в звериных. Он прекрасно говорил по-этрусски и по-вольски, неплохо знал греческий и пунический. А какие ещё языки — Квинт мог пока только догадываться.

В криках пиратов, расхваливавших свой товар, Квинт вдруг уловил слова: «geometron» и «philosophia». Подойдя к их источнику (красномордому пирату с клочковатой бородой и без двух пальцев на левой руке), он увидел среди других рабов экземпляр, который было не стыдно назвать интеллигентом. Нагой мужчина лет тридцати с крепким телом (явно гимнастикой не пренебрегал), старающийся держаться с достоинством даже в таком положении, со спиной в рубцах от плети, видимо, за строптивость, с ясным лицом и печальными глазами, руками не белоручки, но явно больше привыкшими к стилосу, чем к молоту или плугу. Как слуга и подёнщик он был для большинства покупателей качества ниже среднего. Ремёсел он, видимо, не знал. Учителей греческого и литературы в то время в Риме ещё не покупали. Квинт начал думать, как проверить его знания без греческого языка. Переводу Сильвия в этом случае доверять не стоило. И пришла идея.

— А ну-ка, я проверю этого умника, — велел он перевести Сильвию. — Пусть он со мной отойдёт на песок пляжа, посмотрим, чего он стоит.

Хозяин не возражал.

Квинт нарисовал на песке равнобедренный треугольник и написал на обеих его сторонах букву «альфа» А. Затем он пометил один из углов и написал в нём бету В. Пленник дико взглянул на необычного варвара, который протянул ему прутик, и написал во втором угле тоже букву В. Первый тест пройден. Тогда Квинт провёл высоту и опять отдал прутик. Грек посмотрел на него с любопытством, вроде даже как-то выпрямился и написал в обоих углах при пересечении высоты с основанием букву О (прямой угол, orthos), половины основания пометил гаммами, а половины угла при вершине дельтами. Тогда Квинт нарисовал прямоугольный (насколько у него это получилось) треугольник, поставил в прямом угле букву О и нарисовал квадрат на гипотенузе. Квадрат получился корявый, и геометр не понял. Квинт написал во всех четырёх углах квадрата букву О, пометил гипотенузу буквой Н и поставил ту же букву у одной из боковых сторон квадрата. Грек просто выхватил у него прутик и нарисовал ещё два квадрата на катетах.

Теперь наступило время торговли. Квинт неожиданно для грека заругался, стёр чертежи и плюнул на несчастного, который только начал на что-то надеяться.

— Этот самонадеянный индюк мало знает и много ошибается! — произнёс Квинт тривиальное утверждение о любом человеке, но оно было воспринято как оценка квалификации несчастного Гигия (так звали грека).

После такого Квинт по дешёвке купил жалкого плачущего Гигия. Но это было незапланированное приобретение. На роль домоправителя философ и геометр явно не годился. Его место было на Склоне. Пришлось купить ещё раба и рабыню средних лет. К их удовольствию, Квинт сразу объявил им, что они будут жить как муж и жена в его доме в Городе и следить там за порядком. Работа нетрудная, и «личная жизнь устроилась». Так что в доме появилась супружеская пара домоправителей: Эпихарис и Алфея.

Сразу по возвращении в Город Квинт собрал Волков и при них, прикоснувшись палочкой и произнеся соответствующую юридическую формулу, отпустил на свободу Гигия, который стал теперь Квинт Гладиатор Гигий.

Тот искренне недоумевал, почему хозяин с ним так: то обращается с уважением, то вдруг плюнул и обвинил в невежестве? Всё понявший Сильвий объяснил греку, зачем Квинт разыгрывал эту сцену в Остии.

А Квинт, после того, как Гигий немного успокоился (вольноотпущенничество ведь намного лучше рабства), через Сильвия объяснил ему, что римляне нерушимо соблюдают клятвы, и взял с него клятву жить на Склоне, никому вне Склона не рассказывать, что там происходит, без прямого разрешения Квинта либо Сильвия, учить тех из Волков и детишек-учеников Сильвия, кто пожелает, греческому языку и геометрии и не учить философии никого, кроме тех, на кого явно укажет лично Квинт.

Через неделю вернулся Павел Канулей, довольный приёмом у Аттия Туллия и хорошенько подравшийся с некоторыми эмигрантами.

— Набил как следует морду выродкам Манлию, Геганию и Тицинию, которые кричали, что с Римом иметь дело нельзя. Первые двое хоть пытались драться честно. Но куда им до Волка! А третий хотел кинжал в ход пустить, ну я ему не только морду разукрасил, но и ударил, соблюдая меру, по мужским удам так, что пару недель о Велтумне мечтать не сможет. Руку, в которой этот шакал кинжал держал, ему пришлось вправлять.

Квинт посмеялся.

— Ты правильно сделал, что не убивал и не калечил. Но ты забыл о самом главном: о своём поручении.

— Сейчас достану табулу, чтобы не перепутать слова Аттия. Слушай: