Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»

Что поражает в трагедии 1 марта 1881 года – если позабыть на минуту трагическую сторону этого события и того, что за ним последовало, – это прежде всего полная беспомощность тех, кто должен был охранять особу Александра II. Полиции было отлично известно, что готовится покушение при помощи бомб. Три человека, держа в руках бомбы такого размера, что спрятать их в карман было нельзя, более часу ходили взад и вперед по дороге, по которой должен был проехать император. Некоторые из них – например, Рысаков, – наверное, имели вид очень взволнованный; но вид этих взволнованных молодых людей, с какими – то таинственными свертками расхаживавших по такому месту, не обратил на себя внимания ни одного полицейского.

Когда взорвалась первая бомба, не тронувшая Александра Николаевича, его конвой, его специальная охрана, скакавшая за ним в санях, не приняла самой элементарной меры предосторожности – не оцепила места взрыва, что и дало возможность Гриневицкому вместе с толпою подойти вплотную к императору и бросить вторую бомбу, уже смертельную для обоих – и для того, кто бросил, и для того, в кого бросили.

1 марта было крушением не политики, а полиции Лорис – Меликова; но так как его политика была лишь полицейским средством, то катастрофа в этой низменной области разрушила весь карточный домик лорис – меликовской «конституции». Александр III, как увидим дальше, осуществил большую часть реформ, намечавшихся «диктатором сердца», – но он осуществил их обычным бюрократическим путем, не прибегая к фиктивному содействию «общества».

Глава XV Александр III. Политическая реакция. Распространение марксизма

В своем дневнике Валуев окрестил положение, наступившее непосредственно после 1 марта 1881 года, «эрратическим, – термин, не совсем обычный в политике, но лучше трудно придумать. Начался, действительно, короткий период блужданий и ошибок, притом с обеих сторон, нужно сказать. Не иным, как «эрратическим» актом приходится признать, например, знаменитое «письмо Исполнительного комитета к Александру III», где революционное движение объявлялось «не таким делом, которое зависит от отдельных личностей», а «процессом народного организма», – и в то же время ставились определенные условия «отдельной личности» новому императору, – условия, при соблюдении которых «процесс народного организма» должен был прекратиться или, по крайней мере, принять иную форму.

Если бы Александр Александрович в эту минуту способен был рассуждать хладнокровно, он из одного факта такого письма мог бы заключить о растерянности своих врагов. Но вот как описывает состояние нового государя в те же первые минуты самый близкий к нему человек – Победоносцев: «Сегодня вечером, в 12 час. ночи (1 марта) бедный сын и наследник с рыданием обнял меня… Боже, как мне жаль его, нового государя! Жаль, как бедного, больного, ошеломленного ребенка. Боюсь, что воли не будет у него. Кто же поведет его?..».

На последний вопрос очень обстоятельно ответил тот же Валуев. «В течение всего периода царствования с 8 марта по 29 апреля противоположные течения скрещивались около государя, и на первый взгляд могло казаться, что то одно, то другое брало верх. Гр. Лорис – Меликов продолжал, так сказать, наружно играть прежнюю роль, но, в сущности, он утратил свое руководящее или решающее значение. Беспрерывно обнаруживались отрывочные влияния Победоносцева и гр. Воронцова (Дашкова), преимущественно по части личных назначений и анормальной независимости действий, предоставлявшейся разным лицам… Ни гр. Лорис – Меликов, ни его вдохновитель Абаза (министр финансов) не решались бороться с этими вспышками прямого самодержавия. Они думали, как выразился Абаза, что игра таких вспышек пройдет, и они успеют окончательно утвердиться на своей почве и утвердить за собою прочное влияние. Последствия показали, что они ошиблись. Между тем рядом с ними и с Победоносцевым, и с гр. Воронцовым начинало упрочиваться еще другое влияние в лице гр. Игнатьева».

И всякий из кандидатов в руководители вносил что – нибудь свое в эту какофонию. Лорис – Меликов – свой «просвещенный деспотизм» а 1а Николай Милютин, Абаза («тайный советник Стрекоза» щедринских рассказов этой поры) – свой русско – бюрократический либерализм, Игнатьев – свое славянофильство «последнего образца», Победоносцев – свой фанатизм Торквемады XIX столетия, и, наконец, в лице Воронцова – Дашкова, будущего главы «Священной дружины», выступало нечто до того «сложное», что в этой «сложности» исследователи до сих пор не могут как следует разобраться: с одной стороны, как будто феодальный конституционализм виднеется, с другой – как будто народовольчество навыворот.