Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»

Тут характерно, между прочим, как быстро «подрайская землица» обратилась в место ссылки, суррогат теперешней Сибири, тогда еще не завоеванной. Опалы и казни давали сразу в руки земельный фонд, вероятно, достаточный для вознаграждения, на первый случай, непосредственных участников coup d’etat. Для обеспечения же их денежным жалованьем царь и великий князь приговорил за подъем свой взять из Земского приказа сто тысяч рублей (около 5 миллионов на золото, по вычислению проф. Ключевского). Но переворот был лишь делом кружка – преследовал же он интересы класса: всех помещиков нельзя было удовлетворить от нескольких опал и небольшой экспроприации из казенного сундука. Форма, придуманная для удовлетворения «воинства», была столь же старомодна, как ново было содержание произведенной перемены. В государстве царь не мог распоряжаться без своих бояр, сюзерен без своей курии, но на своем «домэне», в своем дворцовом хозяйстве, он был так же полновластен, как любой вотчинник у себя дома.

Превратить полгосударства, и притом самую богатую его часть, в государев домэн – и получалась возможность распоряжаться огромной территорией, не спрашиваясь феодальной знати. Здесь можно было делать все, что угодно, помимо приговора не только «всех бояр», но хотя бы и одного боярина: на государев дворцовый обиход право боярской коллегии, конечно, не распространялось. Название для увеличенного до колоссальных размеров царского двора было выбрано сначала очень старое: государь потребовал «учинити ему на своем государстве себе опришнину». Так назывались имения, выделявшиеся в прежнее время княгиням-вдовам «на прожиток» до смерти. Впоследствии вошел в употребление более точный и более новый термин – двор. По своему устройству этот двор был копией старой государевой вотчины – до того точной, что один новейший исследователь даже усомнился, были ли у опричнины какие-либо свои учреждения или же лишь в старые учреждения были посажены, рядом со старыми приказными, новые люди для ведения опричных дел.

Произведя настоящую революцию, творцы опричнины как будто нарочно старались, чтобы она не оставила никаких юридических следов, и нельзя не видеть в этом сознательной тенденции, вытекавшей из тех же побуждений, что и содержание разобранной нами выше царской прокламации. Народу нужен был виноватый, и его уверяли, что острие переворота направлено против отдельных, хотя бы и очень многочисленных лиц: порядок же остается во всей неприкосновенности старый. Ибо нельзя же было одним росчерком пера уничтожить то, чему царь и его теперешние советники безропотно подчинялись не один десяток лет и от чего, морально, они, быть может, не могли освободиться даже и в эту минуту.

Те оргии, которыми ознаменовалась опричнина и насчет которых единодушны и русские, и иностранные свидетели, едва ли можно объяснить только тем, что люди пересветовского склада были гораздо свободнее от аскетической морали, нежели консерваторы типа протопопа Сильвестра или «в некоторых нравах ангелам подобного» Алексея Адашева. Тут, несомненно, было не без стремления заглушить укоры совести, мучившей людей, посягнувших на то, что в их собственных глазах еще сохраняло нравственный авторитет. Оттого они и выдержали так хорошо иллюзию борьбы с лицами при полной неприкосновенности порядка, что обманули не только московскую толпу XVI века, но и некоторых новейших исследователей, в других случаях весьма проницательных.

* * *

Колоссально расширившись, государев двор не вобрал в себя, однако, всей страны, и земщина, ведавшая всем, что осталось за пределами опричнины, далеко не была простой декорацией. Территориальный состав опричнины всего лучше изучен профессором Платоновым, поэтому мы изобразим дело его словами. «Территория опричнины, – говорит этот ученый, – слагавшаяся постепенно, в 70-х годах XVI века составлена была из городов и волостей, лежавших в центральных и северных местностях государства – в Поморье, Замосковных и Заоцких городах, в пятинах Обонежской и Бежецкой. Опираясь на севере на «великое море-окиан», опричные земли клином врезывались в земщину, разделяя ее надвое. На восток за земщиною оставались Пермские и Вятские города, Понизовье и Рязань; на запад – города порубежные: «от немецкой украйны» (Псковские и Новгородские), «от литовской украйны» (Великие Луки, Смоленск и другие) и города Северские. На юге эти две полосы «земщины» связывались украинными городами да «диким полем». Московским севером, Поморьем и двумя Новгородскими пятинами опричнина владела безраздельно, в центральных же областях ее земли перемешивались с земскими в такой чересполосице, которую нельзя не только объяснить, но и просто изобразить, но ей, однако, оказалось возможно дать общую характеристику… В опричном управлении, – говорит в другом месте г. Платонов, – собрались старые удельные земли». (Очерки по истории Смуты, с. 151, ср. с. 145).