Критика цинического разума

росла от попыток подавлять ее, после трехвековых трении дело дошло до поворота, имевшего всемирно-историческое значение: имперская власть встала на колени перед христианским кинизмом, чтобы унять и приручить его. В этом — смысл поворота, осуществленного импе­ратором Константином. С ним начинается христианизация власти, представлявшая со структурной точки зрения преломление киничес-кого импульса с превращением его в цинизм. Начиная со времен императора Константина история государств Европы есть, по суще­ству, история христианизированного государственного цинизма, ко­торый после этого эпохального перехода в противоположный лагерь не прекратил в качестве шизоидной идеологии Господина одолевать и мучить политическую мысль. Впрочем, это (пока!) не та тема, ко­торая нуждалась бы в психологии бессознательного. Трещины от расколов, о которых мы говорим здесь, проходят по поверхностям сознаний. Представление о том, что власть не может позволить себе быть набожной и благочестивой, появляется у власть имущих не после каких-то кошмарных снов, а в результате ежедневных трезвых рас­четов. Нет никакого бессознательного конфликта между идеалами веры, с одной стороны, и моралью власти — с другой; есть, причем с самого начала, ограниченная вера. Тем самым кинический импульс сил, противоборствующих власти, противостоит цинизму господству­ющей власти. Последний уже с самого начала своего представляет собой двойственное мышление.

Своей первой вершины христианское двойственное мышление достигает в^филосрфии истории Августина, которая с отчаянным реализмом, оказавшись лицом к лицу с прогнившим насквозь мон­стром христианизированной Римской империи, не видит для себя никакого иного выхода, кроме превращения раскола действительно­сти (включая раскол морали) в программный принцип. Так возни­кает фатально реалистическое учение о двух царствах * (de duabus civitatibus): царстве Божьем (c'witas (!) dei) и царстве земном (civitas ierre.no),— которые наглядно воплощают в реальной действительно­сти католическая церковь и Римская империя. Та организация, ко­торую имеет на земле церковь, снисходит с небес, примыкая к боже­ственным сферам и простираясь от них до Земли. Тем самым описа­ны те дуализмы, из которых так и не нашли окончательного выхода ни история европейских государств, ни государственное мышление. Еще и в XX веке государство и церковь находятся в весьма конф­ликтных отношениях — как сообщники и соперники. Та борьба, в которой мертвой хваткой вцепились друг в друга государство и цер­ковь, идет уже на протяжении целого тысячелетия. Можно соста­вить целое учебное пособие, посвященное искусству этой борьбы,— с картинками, изображающими все стойки, захваты, броски, обхва­ты и «ножницы», которые только возможны для двух борцов, сце­пившихся самым роковым образом. Не было еще случая, чтобы хри­стианизированному государству удалось хотя бы для видимости

организоваться в нечто единое (если не принимать во внимание ви­зантийского христианства). По своей внутренней и внешней струк­туре оно с незапамятных времен обречено на двуликость расколотой истины. Так дело дошло до развития двойного права (каноническое право, государственное право), двойной культуры (духовной и свет­ской) и даже двойной политики (церковная политика, государствен­ная политика). В этих удвоениях заключается часть тайны возник­новения того западноевропейского ритма истории, который создал наиболее кровавую, наиболее раздиравшуюся противоречиями, наи­более богатую конфликтами и борьбой, но одновременно и наиболее творческую и «наиболее быструю» историю из всех, которые когда-либо протекали за такое относительно короткое время на столь не­большом континенте. Логика кинически-цинического спора принад­лежит к числу тех «законов», которые доводят до крайних проявле­ний суматошный и беспорядочный процесс истории европейских государств, классов и культур. Здесь с самого начала все как бы подвергается «удвоению», что создает мощный потенциал для про­тивостояний и противоречий, имеющих самые решительные послед­ствия, для воплощенных в жизни сил рефлексии и для обвешанных оружием убеждений.