Критика цинического разума

Противоречивость христианизированного государства повторя­ется на более высоком историческом уровне в противоречиях госу­дарства буржуазного, которое ссылается на суверенитет народа и делает власти зависимыми от результатов всеобщих выборов (или кажется, что делает). Ведь сколь мало христианское «государство» Средневековья реализовывало на практике христианскую этику люб­ви, примирения и свободно избранного братства, столь же мало со­временные «буржуазные» государства могли убедительно отстаивать свои максимы (Свободу, Равенство, Братство, Солидарность) или даже только жизненные интересы широких народных масс. Ведь тому, кто изучает положение сельского населения в XIX веке, и бо­лее того — положение бурно растущего промышленного пролетари­ата и прогрессирующее обнищание масс в эпоху буржуазного господ­ства, а также, сверх того, положение женщин, прислуги, различных меньшинств в обществе и т. п., неизбежно бросится в глаза, что апел­ляция к народу основывается на искаженном и половинчатом пред­ставлении о «народе».

В этот момент становятся возможными и необходимыми соци­алистические движения; они требуют, чтобы то, что делается от имени народа, делалось народом и для народа; тот, кто апеллирует к наро­ду и ссылается на него, обязан и «служить народу» начиная с того, что он не должен впутывать его в те кровопролитные «войны наро­дов», которые типичны для эпохи, когда господствующие буржуаз­ные или феодально-буржуазные классы правят «именем народа», и кончая тем, что он должен отдать народу справедливую долю богат­ства, созданного его, народа, трудом.

В светском конфликте социалистических движений с — скажем так — «буржуазным» национальным государством * проявились два новых поворота и два полемически-рефлексивных «сложных пируэ­та» политического сознания, которые приобрели господствующее значение на протяжении большей части XX века. Оба являют собой поздние комплексные формы цинического сознания. Первая пред­ставляет собой то, что мы называем фашизмом. Он переходит к тому, что довольно бесцеремонно признает себя чистой политикой наси­лия. В цинической манере он прямо отказывается от стараний как-то легитимировать себя, открыто провозглашая жестокость и «свя­щенный эгоизм» как политическую необходимость и как историко-биологический закон. Современники Гитлера считали его «великим оратором» кроме всего прочего и потому, что он начал отчетливо высказывать откровенно реалистические тезисы о том, что уже дав­но было противно немецкому нраву и с чем он хотел покончить, сле­дуя духу своих нарциссически-жестоких представлений о порядке: о безнадежно-неизлечимом веймарском парламентаризме, о подлом Версальском договоре и т. д., а в особенности — о «виноватых» и неудобных: социалистах, коммунистах, профсоюзных деятелях, анар­хистах, деятелях современного искусства, цыганах, гомосексуалистах,