Критика цинического разума

но прежде всего — о евреях, которым пришлось, как излюбленному врагу и универсальной проективной фигуре, держать ответ за все. Почему именно им? В чем причина этой уникальной, ожесточенной враждебности? Осуществляя массовые убийства евреев, фашисты стремились разбить то зеркало, которое еврейский народ уже в силу одного только своего существования ставил перед фашизмом — так, что оно отражало все его высокомерие и заносчивость. Ведь фашизм надутое ничтожество, строящее из себя нечто героическое, не мог не чувствовать, что именно евреи, как никто другой, видят его насквозь, поскольку благодаря истории их страданий они как бы «по природе своей» уже иронично относились к любой власти. Главные фигуры немецкого фашизма должны были почувствовать, что их заносчивый «тысячелетний рейх» никогда не смог бы поверить в себя, пока где-то в уголке его собственного сознания сохраняется воспоминание о том, что это притязание на власть всего лишь поза. А такое воспоми­нание сохранялось именно у «этих евреев». Антисемитизм выдает надлом в фашистской воле к власти; эта власть никогда не смогла бы быть настолько большой, чтобы преодолеть кинически-еврейское «нет» по отношению к ней. «Дерзкий еврей» — это выражение ста­ло для фашизма лозунгом, паролем и призывом к убийству. Из про­никнутой смирением, искаженной приспособленчеством, но все же сохранившейся традиции сопротивления у современного еврейства все еще исходило столь сильное и направленное в самый центр фашист­ского сознания отрицание высокомерия власти, что уверовавшие в собственное величие немецкие фашисты строили лагеря массового уничтожения для искоренения того, что стояло на пути к осуществ­лению их намерений. Разве этот народ не жил с меланхоличным знанием того, что все мессии с незапамятных времен оказывались ложными? Как мог немецкий мессия из австрийской ночлежки, ко­торый велел прославлять себя как возвратившегося Барбароссу, ве­рить в собственную миссию, пока он видел себя самого глазами «злого еврея», который «разлагает все», и пока он был вынужден действо­вать с оглядкой на этого еврея за спиной? Ни одна воля к власти не выносит иронии воли, направленной на то, чтобы пережить и эту власть *.

Наверняка недопустимо безоговорочно называть фашистское государство XX века типичным примером современного, «буржуаз­ного», основанного на суверенитете народа государства. Тем не ме­нее фашизм представляет собой реализацию одной из скрытых воз­можностей «буржуазного» народного государства. Ведь из злобно­го антисоциализма явствует, что в фашизме имеет место феномен политического растормаживания, а именно циническая защитная реакция на социалистическое стремление добиться для народа того, что ему было обещано и что ему принадлежит по праву. И фашизм тоже выступает под лозунгом «Все для народа!», но перед этим он мошеннически подсовывает ложное понятие народа — народа как

монолита, как гомогенной массы, которая повинуется однои-един-ственной воле («Один народ, один Рейх, один фюрер») ^f. Тем са­мым либеральная идеология просто вышвыривается вон. Личные свободы, личное волеизъявление? Личный выбор жизни, основан­ный на собственном разуме? Пустая болтовня! И тем более зловред­ная, чем дальше она проникает в «низы». Фашизм актуализирует склонность «буржуазного» государства, прибегая к «необходимому насилию» отстаивать «общий интерес», определяемый частью об­щества, в противовес интересам отдельных людей; то, что отличает его при этом,— не сообразующаяся ни с какими условиями и обсто­ятельствами жестокость. Именно поэтому тогда, когда фашизм осу­ществлял прыжок к власти, некоторым игравшим существенную роль нефашистским группам, на которые опиралось государство и кото­рые преследовали различные собственные интересы,— группам про­мышленников, финансистов и политиков — могло прийти на ум под­держать фашистов в надежде, что фашизм — это новая метла, с помощью которой можно избавиться от мешающих «частных» ин­тересов отдельных людей (разумеется, из низов общества). Неуже­ли действительно были такие люди, которые полагали, что смогут купить Гитлера и его циническую партию жестокости и насилия? (Один из них — Тиссен — ив самом деле написал мемуары под названием «I paid Hitler»*.) Фашистское государство, с его тесными переплетениями-капитала и идеологии народной собственности, иде-ализмов и жестокостей, заслуживает уникального философского пре­диката: это — цинизм цинизма.