Критика цинического разума

В последующие десятилетия науки значительно поумерили па­фос заверений, что они заняты исключительно поиском истины. К тому же им пришлось жить под подозрением в том, что они помо­гают власть имущим. С тех пор не столь уж ложными представля­ются параллели, которые ставят шпиона рядом с философом, тайно­го агента — рядом с ученым-исследователем. Примерно в то же время, когда военные утратили ореол героев, сознание ученых стало приобретать все более и более прагматичный характер. Познание и интерес теперь вполне могли, и даже должны были иметь нечто об­щее между собой, только интересы должны были доказать свою ле-гитимность. Ницше начал вести подкоп под всякую волю к знанию, высказывая подозрение, что за ней скрыта воля к власти. Тому, кто изучает историю Первой мировой войны, не может не броситься в глаза, насколько большим признанием стали пользоваться с тех пор шпионаж и военное «просвещение» — интеллектуально-познава­тельное ведение войны, психологическое ведение войны, предатель­ство, пропаганда. Наконец, генерал Моше Даян после Шестиднев­ной войны заявил чистосердечно-загадочно, что разведслужбы сыг­рали такую же важную роль, как военно-воздушные силы и танковые соединения. Табу, кажется, было снято. Ничуть не иным образом обстоит дело с бесчисленными учеными во всем мире, которые явно без всяких терзаний по поводу профессиональной этики работают над проектами оружия и созданием потенциала массового уничто­жения. Если и наука должна искать для себя хлеб насущный, то, по крайней мере, часть ее представителей находит для себя работодате­ля в лице грядущей войны *.

Военное Просвещение как провокация философского? Как об­стоит дело с подчинением познаний интересам и насколько они мо­гут быть всеобщими, а насколько — частными? Не связано ли вся­кое накапливание «истин», познаний и открытий с воинственно-полемическими, оборонительно-агрессивными субъектами (в данном случае с государствами)? Конечно, шпионаж далее всего отстоит от иллюзии «всеобщего» интереса. Поэтому он упорно хранит свои познания в тайне. Ученый, напротив, исключительно охоч до публи-

каций, а некоторые метатеории даже устанавливают фундаменталь­ную взаимозависимость между всеобщностью, истиной и публично­стью утверждений. В то время как наука хвалится всеобщностью, тайные службы знают, что какое-то «познание» годится на что-то лишь до тех пор, пока его результаты известны не всем.

Начиная с этого момента обнаруживается взаимосвязь между теорией познания и службой разведки: и та и другая намечают свои «объективные» позиции по отношению к предмету познания, кото­рые остаются непонятными без учета влияния враждебной установ­ки по отношению к объекту. И для той и для другой важно отличать явное от сокрытого. И та и другая везде подозревают ошибку и об­ман, заботясь об их выявлении. И в той и в другой заблуждение соперничает с подозрением. Иметь врага — значит определить пред­мет исследования (обратное прочтение этого положения верно лишь в определенных границах). Война направляет любознательность по воинствующе-полемической колее и отождествляет неизвестное с противником во всей его опасности. Познать его — значит уже по­чти объявить ему шах. Из состояния вражды берут свое начало спе­циализированные сферы любознательности, области исследования и познавательные интересы: через замочную скважину — к фактам во всей их наготе. Без превращения во врага и соответствующей маскировки не может быть и срывания покровов; без предваритель­но опустившейся темноты нам не явится и нагая истина. Стремление «просвещения» к сокрытой за маскировочной завесой истине следу­ет диалектическому принципу: только благодаря специфическому, вынужденному необходимостью ведения воинствующей полемики прикрыванию завесой возникает пространство «позади нее» — «не­прикрытые факты». Нагое — это то, что прежде было тайным: враг, за которым удалось подглядеть в сфере его личной жизни; скры­тая власть — здесь, конспирация — там; обнаженные женщины, открытые взору гениталии; признания в аморальном; подлинные намерения, действительные мотивы, твердые числа, неизменные мерки. Тот, кто занимается Просвещением, не полагается на то, что «говорят»; ведь голые факты всегда выглядят иначе, чем «говорят». Враг — повсюду: силы природы, которые слишком могущественны, слишком опасны, чтобы мы могли на них полагаться; противники, которые в серьезной ситуации не будут знать пощады и уже держат нас на мушке, желая превратить в тот труп, через который, стремясь к «выживанию», они в случае необходимости перешагнут; тради­ции, которые затуманивают наши головы и заставляют нас «верить в это», но не дают нам знать, как действительно «обстоят дела».