Теперь ясно, что представляет собой Великий инквизитор: он, на самом деле, буржуазный философ, занятый философией истории, – философ русско-православного профиля, трагически перекрашенный в черный цвет тайный гегельянец. Если бы кому-то очень захотелось намалевать на стене черта, ему следовало только представить, что вышло бы, если русский политик типа Великого инквизитора взял бы на вооружение самую мощную и самую «реалистическую» философию истории в XIX веке – марксизм. Но нет никакой нужды малевать черта на стене. Ведь соединение Великой инквизиции и марксизма состоялось, и нам нужно только перелистать восточноевропейскую историю этого столетия, чтобы натолкнуться в ней по меньшей мере на два «гермафродических», объединявших в себе противоположные начала типа, настолько крупных, что они оказались способны выжить: «марксиста – Великого инквизитора» и «утописта – Великого циника». Вопрос не в том, произошло это с необходимостью или по недоразумению. В историческом отношении соединения марксистской идеологии и Великой инквизиции уже не отменишь и не устранишь, даже если и можно привести веские аргументы для доказательства того, что русификация марксизма представляет собой подлинный курьез, а именно продемонстрировать авантюристическо-нелегитимное извращение теории освобождения, превратившее ее в инструмент жесточайшего угнетения. Этот процесс может быть понят только исходя из перевернутой цинической оптики Великого инквизитора, образ которого создал Достоевский. Только она дает логически ясный образец для толкования этого феномена: тот, кто желает властвовать, использует истину, чтобы лгать. Тот, кто именем истины – а марксизм неоспоримо обладает сильными моментами истины – обманывает массы, не рискует встретить опровержение, по крайней мере в области теории. Однако точно так же, как Великий инквизитор, современные властители должны были бы сказать вернувшемуся Марксу: мы больше не допустим тебя к себе; мы будем ссылаться на тебя при одном непременном условии – что ты «никогда, никогда» больше не вернешься! Ведь кто бы ни пришел – «Он» сам или только его «подобие», – все равно это будет нарушитель спокойствия, подрывающий устои, тот, кто
Выдает ли резонерство Великого инквизитора тайну существования фундаментального противоречия между духом «истины» и духом «институций»? Не общий ли это «закон», что при попытке сделать «истину» «государственной религией» она необходимо превращается в свою противоположность? Не говорит ли все за то, что одерживает триумфальную победу логика Великого инквизитора, в соответствии с которой возвратившийся Иисус будет сожжен на костре святой инквизиции, возвратившийся Ницше погибнет в газовой камере, а возвратившийся Маркс заживо сгниет в сибирских лагерях? Есть ли закономерность, которой повинуются такие циническо-трагические извращения?