Критский бык

– Ну, «потому что в высшем свете теперь явиться мы должны», – наконец я дошла до дела, чуть поменяв местоимения.

– И на кой чёрт ему нужны? – спросил Валька озабоченно, делая шаг от "Онегина" в сторону, но придерживая стилистику.

– «Гости съезжались на дачу», – пришлось обойтись прозой, потом отставить А.С.Пушкина. – Нас желают видеть завтра в 12.00 пополудни в особняке. Причем настоятельно.

– А почему тебя избрали вестником, позволь спросить? – подозрительно быстро догадался бывший друг Валя.

– Если имеются сомнения, то кто мешает воспользоваться телефоном, час не поздний, высший свет дома, – сказала я, но как жалела, что ни одной подходящей цитаты не нашлось. Нет, нашлась, не совсем подходящая, зато из «Евгения Онегина». – «Встает заря во мгле холодной, на нивах шум работ умолк, с своей волчицею голодной выходит на дорогу волк…»

– Бог с тобой, дитя, – Валька забыл, что мы в смертельной ссоре. – Зачем ты вещаешь ужасы, я ведь не засну, их расшифровывая. Кто из нас голодный волк, позволь узнать? Или ты имеешь в виду нечто мистическое?

– Да нет, волки влезли непроизвольно, – я поспешила оправдаться. – Я имела в виду полевые работы. «Только несжата полоска одна, грустные думы наводит она…»

– Нет, будь так добра, Некрасова включать не надо, я его не люблю, так что не смогу соответствовать, – строго предупредил старший компаньон.

– А как насчет «до гроба рабу покоряться»? – спросила я, несмотря на запрет. – Слушаю и повинуюсь. Не забудь завтра шнурки погладить.

– Бог с тобой, неуместно язвительное дитя, сама ведь не знаешь, над чем смеёшься, – напутствовал меня Валентин.

После освежающего обмена цитатами я проверила усушку кристаллов и занялась тем, что хотел, но не успел сделать покойный Костя Рыбалов – стала наполнять драгоценными камнями хрустальные флаконы, сожалея о том, что соли и гель я израсходовала напрасно и залить клад парфюмерным соусом не получится. С другой стороны, сквозь таможню я ходить не собиралась, так что соус вроде был и не к чему. Прямо скажем, идейка Косте явилась недурная, но отменно дурного вкуса и дилетантская, лучше бы он проглотил камешки или зашил в подкладку чемодана. Думаю, что с Ниной Уланской он не советовался.

Камней оказалось больше, чем места, я застопорилась и вновь полезла в помойную сумку. Вдруг там имеется ещё одна емкость, иначе придется делать бутерброды, и начинять их камнями – замечательное получится угощение к деловому завтраку. Но в сумке покойной тёти Сани ничего кроме старых газет не нашлось, а пыльные они были отчаянно. Хорошенькое дело, думалось мне, я всё раскусила, но вот газеты так хочется выбросить, а не могу, пока не поняла, зачем они нужны. Чихая и отплевываясь, я собрала неразгаданные газеты обратно в суму и вернула её под мойку. Утро вечера мудренее, потом разберусь.

Оставшиеся без места камешки я высыпала в свой пузырёк, до того праздно лежавший среди старинных ненужностей, затем тщательно упаковала нессесер в чёрную торбу, чуть не забыла мешочек с геммами, распаковала и уложила обратно. Далее прибавила рукопись с пятью недоработанными страницами, засунула на дно пузырёк, а сверху прикрыла книгой о драконах.

Сама толком не догадываясь, что намереваюсь делать, я наскоро ополоснулась в липкой ванне, заодно проверив, не осталось ли чего, надела походную форму одежды, а именно платье в черно-белую клеточку, обула сандалии на босу ногу и вздернула торбу на плечо. Оставалось сделать последний звонок перед выходом в ночь.

– Веруня, прости меня, поганку, – сказала я подруге, оторвавши её от стирки. – Я расскажу тебе после, клянусь, но если потеряюсь, ты одна будешь знать где…

Ошарашенная подруга Вера поохала, послушно записала мой извилистый маршрут на стенке своей ванной комнаты и лишь затем вернулась к мокрым носкам и панталонам. После этого я сочла, что половина моей безопасности обеспечена. Вторая часть требовала не столько умственных усилий, сколько знания местности плюс кое-какой ловкости, но не рук, а ног. Не смогу объяснить отчего, но мне показалось совершенно обязательным выйти из дома незамеченной.

Во-первых, спящий на лавке Гарик мог не спать, а лишь дремать, и видение моей персоны, выходящей из подъезда, могло ввести его в состояние пьяной предприимчивости. Не хватало только отбиваться от нетрезвого кавалера на виду у пустой улицы, а также гипотетических наблюдателей. Возможное наблюдение я, разумеется, относила к разряду параноических явлений, но имея в торбочке миллиардное состояние, не следовало пренебрегать даже бредовыми подозрениями. Понятно, что спускаться с третьего этажа на верёвке из простынь никто не собирался, к тому же дурное предприятие стало бы в высшей степени бесполезным, поскольку оба окна смотрели на два выхода из подъезда. Одно на улицу, другое прямо во двор. Однако имелся третий путь, мерси причудам рынка.