Критский бык

– Углубляясь в детали и воспроизводя реплики, я подумала, что Люба проводит со мной обычный сеанс терапии, заставляет повторять, чтобы я отделалась от назойливого впечатления. Сама иногда пользуюсь таким приемом, но вскоре выяснилось, что нет. Прослушав третью, дополненную версию визита в квартиру № 71, Люба закурила сигарету и уверенно произнесла вердикт.

– Правильно пришла. Опять не твоё, скорее всего, клиника.

– Надеюсь, что не я? И не бедная Людмила М.?

– Пока нет, – успокоила меня Люба. – А вот девочка…

– Какая? Кристина? – удивилась я. – Так она скорее на мамашу указывает. – Имя, претензии, в курсе семейных дел и полная безнаказанность, итого – избалованное дитя агрессивной матери. Пошла по стопам, мне кажется.

– Не совсем так, – сказала Люба. – У тебя уже чутье формируется. Поначалу это мучительно, что-то свербит, а понять не можешь, у всех так. Почище любого детектива, между прочим. Вот ты и пришла к специалисту, совершенно правильно, называется консилиум. Конечно, пока я твоей девочки не видела, ничего конкретного сказать не могу. Но как дефектолог сразу определяю характерные детали поведения. Ребенок неконтактный, расторможенный, реагирует на неодобрение неадекватно и агрессивно, производит тяжёлое впечатление. А что там конкретно: трудные роды, бытовая запущенность или реальная патология – только время покажет. Но это проблемы для родителей. Кстати, они тоже реагируют стандартно. Мать устранилась, а бабка бросается на защиту, ищет объяснений и оправданий. Они ещё хлебнут. То, что девчонка мамин секрет выдала, не моргнув глазом – это цветочки. Кстати, глазки какие?

– Голубые, холодные, недружелюбные, – отрапортовала я, припомнив девочку Кристину. – Пристальные.

– Всё правильно, напряженный взгляд, – заметила Люба. – Ты, Катюша, себя не вини, что воспользовалась детской непосредственностью. Это известная патологическая черта – ставить окружающих в неприятное положение, характерный симптом. В присутствии «патологента» сразу становится неловко и пропадает естественность.

– Мне стало легче, спасибо вам, доктор Люба, теперь ясно, что это не мои проблемы, – обрадовалась я. – А то всю дорогу волновалась, что наваляла дурака, какого – не знаю.

– Всегда пожалуйста, – ответила доктор Люба. – На то нас учили, а если ты к ним ещё раз пойдешь, то спроси, как девочка относится к животным.

– Я вряд ли к ним пойду, но если выпадет случай, то непременно спрошу, – я очень заинтриговалась. – А что?

– Ничего особенного, спроси и скажи мне, просто любопытно, – заверила Люба.

– Настаивать я не решилась, всё же она доктор, а – я дилетант, хотя и с чутьём. Далее мы с Любой потолковали о разном, но я быстро засобиралась, поскольку во время беседы всплыла идея, как обернуть врачебные наблюдения в помощь Людмиле Мизинцевой. Возникла отличная схемка, отчасти рискованная, но радикальная. Схему следовало обкатать и представить на одобрение Людмилы. Но, если план сработает то Людмила Мизинцева – моя должница и вечный добровольный информатор. Богатая явилась идейка, ничего не скажешь, только Людмиле придется сыграть роль. Будет ли она в состоянии, вот в чем вопрос?

Избавившись от ненужных беспокойств (спасибо Любе!), я раскинула мысли во всех направлениях и просидела до поздней ночи на кухне. Пересматривала досье на обеих рыбаловских девушек и сочиняла разные планы с участием множества персонажей.

Если бы знала, чем обернётся мне следующий день, то, пожалуй, не торопилась домой совсем, а пила чаи у Любы часов до двух. Она позволяла, поскольку к режиму относилась на диво спокойно, не делала из него культа.

Неожиданные звонки пошли серией как раз во втором часу ночи, вернее утра. Надо было отключить телефон, но не догадалась.

– Катенька-змейка, будь ангелом, подежурь за меня завтра, – первая взмолилась кузина Ирочка. – Если можешь, то пожалуйста.

– Недавно вернувшись с маленьким сыном из Соединенных Штатов (её муж Борис пока остался там, устраивался на должность международного чиновника или что-то в этом духе), Ирина пошла работать редактором на ночное радио. С раннего утра их станция выходила в эфир по-английски на два часа для московской аудитории. Для исполнения данного проекта, Ирка являлась поздним вечером, в течение ночи снимала с телетайпов материал, готовила информационные блоки и дремала на кресле в перерывах. К шести часам приходили дикторы, англичане и американцы, читали в эфир, что им Ирка понаписала, а она сидела в аппаратной за пультом и управляла процессом. Чередовала информацию с рекламой и музыкой, иногда включала в передачу телефонное интервью с коммментаторами англоязычных газет. Платили весьма неплохо, но работёнка была адова. Я познала предмет на собственной шкуре, Ирина иногда просила её подменять, а я малодушно соглашалась. Ко всем прочим прелестям ночной службы, в английской редакции «Навигатора» имелся шеф, сумасшедший юноша по имени Иннокентий.

– Я-то могу, а вот Кеша твой, – дипломатично намекнула я.

Потому что в душе очень желала отбояриться. Только ночного радио мне не хватало для полного счастья!