Кривич

Савар раскрутил веревку аркана, с петлей на конце. Бросил. Петля, упав на выступ какой-то стойки на галерее, затянулась. Подергав аркан, убедился в крепости захвата, упираясь ногами о стену, полез наверх, отмечая, как справа и слева от него на стену взбираются его товарищи, слышал, как при этом непроизвольно пыхтят. Перебросив ногу через парапет, оказался на галерее. Отчетливей услышал гам внутри городища. Сверху оглядел площадь знакомых строений. Привлек шум из района рыночной площади, заставив шада двинуться по горелым доскам надстройки поближе к ней. Стены были пусты, тысячи пьяных кочевников колобродили внизу. Вот и рынок, хорошо освещенный кострами и факелами.

«По-моему здесь собралась вся верхушка людокрадов! — отметил он. — Но, что это? Что-то не то во всей картине происходящего».

Пригляделся к сборищу половецкой элиты, гулявшей за накрытыми столами, славившей хана и куренных.

«Что-то не так!»

На улицах покоренного городка лежали никем не убранные трупы его защитников. Свет костров позволял видеть лужи запекшейся крови натекшей с них. Но самым страшным было то, что половецкие воеводы расположились гульбищем на снятых пролетах заборов, положенных на живых людях. Раненых защитников крепости связали, кучно положили на рыночном майдане, а поверх страдающих от ран воинов и женщин, наложили щиты забора. Под стоны боли произносились хвалебные тосты.

«Нелюди!» — одним словом, ворвалось в сознание шада определение увиденного ним.

Савар спустился внутрь крепостного сооружения, прошмыгнул к полуобгоревшим лабазам, здесь встретил первого ворога, здесь же и расправился с ним. А дальше время замедлило свой бег. Шад ночным нетопырем передвигался по умершему вместе с его жителями селищу, выискивал спящих и сильно пьяных половцев, при помощи своего ножа, переправлял их в «страну счастливой охоты». Не раз сталкивался с теми, кто даже в столь поздний час, пытался набить мошну барахлом или насиловал женщин, чудом выживших при штурме. Его помощница — ночь, не раз выручала его. Воспоминания о судьбе собственного рода, урывками посещали сознание, жалости к чужакам он не испытывал. С выпачканными по локоть кровью руками, Савар перед самым рассветом покинул чертоги Гордеева погоста, шатаясь от усталости, протиснулся в лесную поросль, дождался прихода остальных русов.

Вернулось только двое, Сердюк и Мокроус. Шад понял, что больше никогда не увидит Мошега. Хотелось спать, но возле крепостных стен начинало происходить какое-то шевеление. Разбившись на сотни, половцы пеше полезли в лесную чащобу, и вместо сна вои прокрались за ними, шли тихо, скрадывая и уничтожая отставших, зазевавшихся, и слишком любопытных. Кочевники искали тропы способные вывести их к схоронившимся смердам.

Так схлестываясь в мелких стычках, прошло время. Савар остался в одиночестве, потеряв остальных товарищей. Теперь он лежал на ветвях в своем гнездовище, сжимая в руках найденный им арбалет с единственным болтом. Дорогу, по которой проследует орда, он просчитал, просчитал и то, что его выстрел скорей всего будет последним в его земной жизни. Ему оставалось только ждать.

В этом месте дорога отступала от реки. Псел протекал в версте отсюда, делал изгиб, а летник спрямлял расстояние, ныряя в лес с вековыми соснами, в два обхвата толщиной, росшими вперемешку с дубами и березами по обеим обочинам дороги, их ветви, почти смыкались вверху над дорогой, образовывали затемненный коридор.

Пустынная дорога под ветвистым схроном, расслабляла усталого воина. Ему показалось, что он всего лишь на миг прикрыл глаза, когда открыв их, чуть не вскрикнул от досады. На степных, гривастых лошаденках, по летнику продвигалось вражье войско. Песок под копытами не кованых лошадей громко шуршал, люди переговаривались между собой. Все это шад наблюдал из укрытия. Прошла сотня, вторая. Вот и третья показала хвост колонны.

«Фух! Чуть не проспал! Стало быть, это передовой дозор прошел».

Облегченно подумал Савар.

Выплеск лошадиной дозы адреналина в кровь, взбодрили хазарина, он приложился к ложу арбалета, приноравливаясь к придумке кривичей. Была б его воля, стрелял бы из своего лука, да вот где он теперь, один бог ведает. Звуки, донесшиеся снизу, привлекли внимание, шла основная часть орды. Среди множества доспехов и вооружения, шад взглядом вылавливал того, кого приметил и запомнил у крепостных стен.

«Ну, где же он?»

Наконец-то, среди холеных всадников, одетых в доспехи, хотя не все половцы имели даже старую кольчугу, разглядел, кого искал. Надменным спокойным взглядом, вождь чужаков из седла взирал на мир. Мудрено было спутать повелителя с простолюдином. Хазарский княжич направил арбалет в людской поток, прицелился хану в грудь. Удары сердца отсчитывали последние секунды жизни. В людском говоре и шуршанье песка, почти неслышно щелкнула тетива арбалета. Хан, дернувшись в седле, откинулся на круп скакуна, завалился на летник, выпадая из стремян, умер, еще не долетев до земли. Болт хазарина, целившего в грудину, попал хану точно в голову, пробив лобную кость, застрял в черепной коробке.