Кризи

Кризи уезжает в среду. Мы с ней договорились, что как только она приедет, она сразу же пришлет мне телеграмму, в которой точно сообщит, до которого числа она будет занята. В среду выдается изумительный денек, и я провожу его, прогуливаясь по полям. Я нахожу ручеек, в котором мы когда-то ловили рыбу, старую изу, три старых дуба, один из которых теперь полый, выжжен молнией. В пять часов я уже в саду, вместе с Бетти. Она говорит. Я говорю. Все просто. Мне кажется, будто я всплываю на поверхность из смутного гвалта, из хаоса, в котором лихорадочное волнение Парижа смешивалось с лихорадочным волнением Кризи. В который уже раз ощущаю на себе успокаивающее действие деревьев. Бетти, дети, природа — все это кажется мне какой-то благотворной пеленой. Однако наступает вечер — телеграммы нет. Нет ее и на следующий день. Мне хотелось бы позвонить. Но я не могу. В доме только один телефон, и стоит он в прихожей. В четверг я иду на почту. О моем приходе, естественно, на почте сразу становится всем известно. Появляется начальник службы. Он суетится. «Господина директора сейчас нет. Он — в отпуске. Он будет очень огорчен».

Начальник зовет служащую. Служащая говорит: «Разговора с Римом придется ждать полчаса». Начальник службы говорит: «Не будете же вы ждать здесь. Пойдемте посидим у меня в кабинете». Служащей он приказывает: «Соедините тогда с моим кабинетом». Мы идем к нему в кабинет. «А у вас, значит, сломался телефон? Нужно было сообщить мне». — «Нет, что вы, с ним все в полном порядке. Просто я был в городе. И понадобилось срочно позвонить». Срочно? Он зовет служащую: «Скажите, что это срочно». Нервы мои на пределе, и всю злость я, естественно, переношу на Кризи. Это из-за нее мне тогда пришлось терпеть директора мюзик-холла, а теперь из-за нее приходится терпеть этого начальника службы и его взгляд, вдруг ставший таким сообщническим. Когда приходится лгать, истинная натура людей поднимается на поверхность, и они становятся отвратительными. Звонит телефон. Начальник службы поспешно вскакивает. «Оставляю вас, оставляю», — говорит он. Раньше, чем я успел снять трубку, он уже вышел на цыпочках из комнаты. Я прошу позвать Кризи. Бодрый голос сообщает мне, что мисс Кризи отсутствует. Я прошу сообщить ей, когда она вернется, о том, что я ей звонил.

На другом конце провода кто-то совещается, затем тот же голос, правда, уже не такой бодрый, сообщает мне, что мисс Кризи уехала из отеля, что она переехала в другой, а в какой — неизвестно. Я резко вешаю трубку. Начальник службы возвращается. Похоже, он уходил не слишком далеко. Я снова сажусь в машину. Лучше всего было бы, наверное, подождать. Но ждать я не могу. Мне нужно на ком-то выместить мою злость. А выместить я ее могу только на Кризи. Вернувшись домой, я заявляю Бетти, что мне необходимо ускорить мой отъезд в Рим.

На следующий день, после ночи, во время которой я раз десять просыпался, я встал и помчался в сторону Ниццы. Где-то около Авиньона у меня вдруг мелькает мысль, что, может быть, у Кризи что-то случилось, что, может быть, она уже вернулась в Париж или что съемки перенесли куда-нибудь в другое место, и я уже не застану ее в Риме. Тем хуже. Тем лучше. Виновата, значит, Кризи — меня это устраивает. На эстерельской автодороге машина несется со скоростью сто шестьдесят километров, и моя ярость немного утихает. Уж одно-то от Кризи я точно сохраню: любовь к автодорогам. В аэропорту, в связи с тем что до самолета у меня есть в запасе целый час, я покупаю мишленовский путеводитель и начинаю обзванивать римские гостиницы по нисходящей от самых престижных. В третьей по счету мне отвечают, что мисс Кризи вышла. Я прошу оставить для нее записку. Когда я наконец вхожу в холл гостиницы, Кризи уже меня там ждет. Холл очень просторный. Она идет ко мне издалека своей походкой манекенщицы; для столь раннего часа она выглядит весьма экстравагантно — ее вечернее платье с изумрудными страусиными перьями привлекает внимание, заставляет людей оборачиваться. Я спрашиваю: «А где же телеграмма?» Она отвечает: «У меня не было времени. Я думала, что это не так срочно». В ее больших зеленых глазах ничего нельзя прочитать. Лжет? Хочет что-то скрыть? Почему она переехала в другую гостиницу? Не хотела ли она отомстить мне за разочарование, которое испытала, когда я отказался с ней ехать? Все эти вопросы проносятся в моей голове очень быстро, и если я и задаю их себе, то без малейшего любопытства. Я вдруг ощущаю, что все это мне безразлично. Мой гнев перегорел на эстерельской автодороге. От него во мне остались одни обломки, глыбы рушащихся стен, которые в тишине медленно обваливаются вниз.