Кризис античной культуры

Лукреций мало останавливался на вопросах этики, хотя именно они в это время привлекали наибольшее внимание, так как были непосредственно связаны с одной из основных для античного человека проблем — проблемой достижения счастья. Простым и общепонятным идеалом был приводимый Цицероном в пример Цецилий Метелл, исполнявший все почетные магистратуры, отличившийся как полководец, удостоенный триумфа, достигший богатства и всеобщего уважения и умерший в глубокой старости, окруженный сыновьями и зятьями, которые также были консулами и триумфаторами. Но достижение подобного идеала счастья являлось уделом единиц, большинство же страдало от многочисленных бедствий и неустройств. Весьма распространены были поэтому различные трактаты на тему о том, как может утешиться человек, если его родной город взят врагами, его близкие погибли, сам он попал в плен и продан в рабство, если из богача, обладавшего властью, он стал бедняком и изгнанником, если он бедствует, хотя живет честно, тогда как другой, попирающий все законы, благоденствует. В этих трактатах между строк звучали вопросы, как могут боги, если они вообще существуют (что при таких обстоятельствах сомнительно), допускать подобную несправедливость? И зачем вообще надо следовать каким-то этическим нормам, когда в большинстве случаев власти, почестей и богатства достигают ни перед чем не останавливающиеся негодяи? Не свидетельствует ли это о том, что полезное никак нельзя примирить с честным, что выгода и добродетель несовместимы и что всегда приходится делать между ними выбор? Исконные, традиционные, простые представления, в соответствии с которыми гражданин, не рассуждая, исполнял свой долг перед согражданами, неизбежно стали колебаться, когда плодами его трудов и жертв стала пользоваться не вся гражданская община, а лишь незначительная ее часть, когда Почесть — Honor стала уже не заслуженной наградой за Мужество — Virtus, а уделом своекорыстных, жестоких честолюбцев. Ответить на все волновавшие общество вопросы можно было лишь введя некий новый критерий счастья, заимствованный у греческих философов, живших в такие же кризисные периоды своих родных городов. Счастье, учили эпикурейцы, состоит в отсутствии физических и душевных страданий, а бесстрастии, дающем покой, в приятных ощущениях, доставляемых скромными радостями простой жизни, дружеского общения с единомышленниками, в спокойной мудрости, ясной и невозмутимой, в познании мира и его законов. Мудрый человек не будет порочен хотя бы потому, что порок влечет за собой страх разоблачения и наказания, несовместимый со счастливой безмятежностью. Мудрый, зная, что излишек в наслаждениях всегда в конце концов приведет к страданиям, жертвует ими ради покоя, побеждает свои страсти и довольствуется лишь самым необходимым. Добродетель, так же как и мудрость, сама по себе дарует наслаждение, освобождая от страхов и предрассудков. Добродетель полезна, так как дает возможность избегать неприятных ощущений и испытывать приятные ощущения даже и при неблагоприятных внешних обстоятельствах. Полезна и дружба, которую эпикурейцы считали самой высокой формой человеческих связей. Полагая, как Лукреций, что люди объединились в обществе и государстве для собственной пользы, они не видели в последних чего-то священного, обязательного, стоящего над человеком. Мудрец в случае крайней необходимости должен был помогать отечеству, но при нормальных обстоятельствах никоим образом не вмешиваться в политику и не гнаться за суетными почестями и материальными благами. «Живи незаметно», таков был основной, воспринятый широкой публикой «лозунг» эпикурейцев, разделявшийся в Риме того времени многими уставшими от бурных политических пертурбаций богатыми и образованными людьми, а также многими плебеями, для которых государство, представленное теперь фактически сенатом, становилось лишь досадным претендентом на их имущество и труд.

Для активных участников событий, главным образом из сенатской знати, концепция эпикурейцев была неприемлема. Здесь наибольшее распространение получили идеи стоической школы, издавна имевшей приверженцев среди римской знати.