Кризис и Власть Том II. Люди Власти. Диалоги о великих сюзеренах и властных группировках

Шесть лет вы слышите, что я только и хлопочу, чтобы бросить страну в войну, послать вас и ваших младших братьев на поля сражений в Европу, веду страну к банкротству и завтракаю каждый день жареным миллионером [Яковлев, 2012, с. 231].

Как видите, обвинения в «разжигании войны» (несомненно, связанные с работой помощником министра в годы Первой мировой) преследовали Рузвельта все время его правления. Чтобы отвергнуть эти обвинения, ему даже пришлось предложить Закон о нейтралитете, принятый 31 августа 1935 года, — по которому США отказывались не только от военных союзов, но даже от продажи оружия воюющим государствам[224]. Однако к 1939 году и внутренняя, и тем более международная обстановка располагали уже к прямо противоположным действиям:

Тагвелл[225] высказывает аналогичное суждение: «В 1939 году правительство не могло добиться никаких успехов. Нельзя было даже предло жить новые законопроекты… Впереди лежало открытое море до того дня, когда в Польшу вторгся Гитлер, туман мог развеять только могучий ветер войны, любые иные меры во власти Рузвельта не принесли бы никаких результатов» [Яковлев, 2012, с. 232].

И как раз могучий ветер войны уже дул в полную силу. С 1936 года, когда Германия заняла Рейнскую демилитаризированную зону, агрессивные намерения Гитлера были совершенно очевидны. В январе 1938 года Рузвельт запросил у Конгресса 1 млрд долларов на строительство Флота двух океанов и 17 мая получил необходимые средства, невзирая на якобы господствовавшие в обществе «изоляционистские» настроения. Возможно, этому решению поспособствовал гитлеровский аншлюс Австрии в марте 1938-го; «мирные» намерения Гитлера стали настолько очевидны, что британскому премьеру Чемберлену пришлось срочно заключать с Германией Мюнхенский договор, на основании которого в октябре 1938-го Германия аннексировала Чехословакию. Большая война была на пороге, и единственный вопрос заключался в том, когда именно она начнется.

В августе 1939 года Рузвельт провел первую пробу сил: предложил Конгрессу изменить Закон о нейтралитете, разрешив продавать оружие воюющим странам. Предложение не прошло, но в качестве компенсации президенту удалось провести новую версию Reorganization Act; в условиях надвигающейся войны «диктатура» Рузвельта оказалась не такой уж и страшной. Дело шло к развязке, и она наступила 1 сентября 1939 года.

В три часа ночи 2 сентября (в Европе был уже день) Рузвельту позвонил Буллит, тогдашний посол США во Франции, и сообщил — германские дивизии на территории Польши, над Варшавой немецкие самолеты. «Да поможет нам Бог», — ответил президент[226].

Рузвельт обнаружил, что наслаждается кризисом. Тремя днями ранее, в своем кабинете, он говорил: «Отлично, отлично, процесс пошел. Мне нравится, когда каждую минуту что-то происходит» [Morgan, 1985, р. 511].

Война началась, и экономические неурядицы, сопровождавшие все правление Рузвельта, отошли на второй план. Стране снова нужен был сильный руководитель, почти диктатор, который поведет ее к грядущей победе; и каждый американец без тени сомнений знал, как зовут этого человека. Судьба, Бог, история или цепочка случайностей — но что-то безошибочно привело Рузвельта в то место, где он смог наконец исполнить свое предназначение.

О военных годах Рузвельта, сколачивании казавшейся невозможной коалиции (помните про Закон о нейтралитете?) с Великобританией и СССР, Перл-Харборе, океанской войне с Японией, разделе мира с бывшими союзниками можно написать десятки страниц, а то и десятки книг. Но это будет, как говорится, совсем другая история. Для наших целей достаточно одной простой цифры: в годы войны (19391945 годов) федеральные средства, которыми распорядился Рузвельт, составили 300 млрд долларов, 160 из которых ушло на прямые военные расходы. С такими средствами достичь мирового господства было несколько проще, чем без них; но чтобы создать эти деньги[227], нужно было в течение нескольких лет настраивать финансовую машину, производившую «общественно-полезные» расходы и спокойно переносившую растущий государственный долг. Именно в этом и заключался настоящий «новый курс» Рузвельта, завершившийся возникновением мира, в котором человечество прожило остаток XX века.