Кризис психоанализа

Ключевой концепцией для понимания неотчужденного влечения служит концепция деятельности, или, как звучит оригинальное выражение Маркса, «собственной деятельности». Очевидно, он не имел в виду «деятельность» в том смысле, в каком этот термин употребляется в современном языке – как делание чего-то, занятость и т. д. Она также отличается от деятельности животных, которые создают что-то «только в соответствии со стандартами и нуждами вида, к которому они принадлежат, в то время как человек знает, как производить продукцию в соответствии с соответствующим его цели стандартом. Таким образом, человек творит также в соответствии с законами красоты». Концепции деятельности у Маркса и Спинозы близки друг другу – это креативный спонтанный акт, возможный только при условии свободы. Маркс говорит, например, о «спонтанной деятельности человеческой фантазии, ума и сердца человека». Такая концепция деятельности видна особенно ясно, когда Маркс в очень конкретных терминах говорит о человеческих страстях, особенно о любви. «Предположи теперь человека как человека, – пишет Маркс, – и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли проявлением твоей действительной индивидуальной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна и она – несчастье».

Особенно ярко изображает Маркс это активное качество любви в «Die Heilige Familie» («Святом семействе»): «Г-н Эдгар превращает любовь в богиню, и жестокую богиню, благодаря превращению любящего человека или любовь человека в человека любви, тем самым делая “любовь” чем-то отдельным от человека. Этой простой уловкой, превращением подлежащего в определение», человек делается не-человеком. Действительно, любовь – деятельность человека, а не пассивность, и, – говорит Маркс, – именно любовь учит человека искренне верить в предметный мир вне его самого».

Марксова концепция истинно человеческой потребности – потребности в другом, потребности выразить, обратить свои способности на адекватные им объекты, – может быть в полной мере понята, если обратить внимание на концепции синтетических, нечеловеческих, порабощающих потребностей. Современная психология мало интересуется критическим анализом потребностей; она принимает законы промышленного производства (максимальная производительность, максимальное потребление, минимальные трения между людьми) в предположении, что сам факт того, что человек чего-то желает, есть доказательство его законной потребности в желаемом. Ортодоксальный психоанализ, сосредоточенный по преимуществу на сексуальных, а позднее на разрушительных потребностях в добавление к самосохранению, не видел оснований заниматься более широким спектром потребностей. Маркс, с другой стороны, в силу диалектической природы своей психологии очень ясно показывал двойственный характер потребностей и фактически использовал это положение для самой жесткой атаки на научную психологию. «Что думать о науке, – писал он в «Экономико-философских рукописях», – которая не ощущает собственной неадекватности, для которой ничего не значит великое богатство человеческой деятельности, за исключением, возможно, того, что может быть выражено в единственном обороте – “потребность”, “обычная потребность”?» «Потребности», не являющиеся человеческими, очень кратко охарактеризованы Марксом: «Каждый человек спекулирует созданием новой потребности у другого, чтобы заставить того пойти на новую жертву, погрузить его в новую зависимость, соблазнить новым видом удовольствий… Каждый старается поставить над другими чуждую силу, чтобы найти в этом удовлетворение собственной эгоистической потребности. С ростом множества объектов, таким образом, растет сфера чуждых интересов, на которые человек обречен. Каждый новый продукт есть новая возможность взаимного обмана и грабежа. Человек становится все более “бедным” как человек… Это субъективно показывает, что факт увеличения производства и потребностей отчасти становится хитроумным и расчетливым угодничеством перед нечеловеческими, скверными, неестественными, воображаемыми желаниями… В результате производство слишком большого количества полезных вещей производит слишком много бесполезного населения. Обе стороны забывают, что расточительность и бережливость, роскошь и лишения, богатство и бедность равны друг другу».