Крохотная вечность

Ольга Игоревна пересекала небольшой зимний парк, не замечая выглянувшее предзакатное солнце, окрашивающее грозные тучи в пастельные цвета. Ольга Игоревна медленно шагала по узкой аллее, с двух сторон которой на гранитных пьедесталах высились бронзовые бюсты героям Советского Союза. Ольга Игоревна шла по размытой дождями грязной плитке, не слыша пения птиц. Она размышляла о своей жизни, о том течении, которое принесло ее в этот самый момент и стоит ли что-то предпринимать, пытаться как-то выбраться из сложившейся ситуации или пустить все на самотек.

Домой возвращаться не хотелось. Там давно уже стало тесно и душно от скандалов и упреков. Нерабочее время Ольга Игоревна проводила в прогулках по крохотным паркам, не замечая ничего вокруг, отправляя сына резвиться на детской площадке. Она уже приняла и смирилась со своим существованием. С тем, что у нее нет профессии. С тем, что у нее нет той жизни, о которой она мечтала. С тем, что ее бросил муж. С тем, что она мать-одиночка. С тем, что ее мать была права. С тем, что ей предстоит продолжить жизнь под звуки гонга: «А я же говорила».

Обогнув маленький, неработающий ни в это время, ни в любое другое время, фонтанчик, с разрушающимися бетонными рыбками, задравшими головы в небо и открывшими рты, словно в долгом безмолвном крике, они сошли с плитки на асфальтовую дорожку, полопавшуюся от времени, покореженную от осадков, с торчащими углами щебенки от безысходности. Дорожка вела к детской площадке, на которой так любил проводить время Даня. На площадке возвышались динозавры, пряча головы в кронах лысых деревьев.

Динозавры были установлены здесь недавно, всего пару лет назад. Динозавры нравились Дане. Ольге Игоревне они тоже раньше нравились, ведь здесь она с мужем терялась от своей матери, наслаждаясь тихими вечерами и смеясь над шутками Виталия Сергеевича, угощаясь прохладным мороженным в любую погоду.

Теперь же не осталось ни мужа, ни шуток, ни мороженного. Теперь динозавры стали отголоском болезненных воспоминаний. Но Даня слишком любил здесь играть, поэтому Ольга Игоревна продолжала проводить долгие одинокие вечера в этом укромном уголке парка. Там, где, покосившиеся от времени, стояли старые детские карусели: качалки на пружинах в виде некогда синих слоников и ржаво-красных лошадей, которые от времени уже перестали шевелиться; качели балансиры, со съехавшими размокшими досками; песочница без песка; грязные горки, заканчивающиеся в глубокой вечной луже; желтый остов, крутящийся карусели без сидений. Здесь редко играли дети, выбегая из кустов на пару минут, чтобы доломать неразломанное, чтобы доколупать оставшееся. Только поздно, по вечерам, сюда сходились подростки, чтобы, спрятавшись среди кустов и разрухи, покурить да выпить, оставляя за собой следы в виде окурков и битого стекла.

Этот уютный уголок, в котором когда-то семья Соколовых находила покой и умиротворение, их тайное убежище от всех невзгод, теперь оказался памятником разрушенных лет, обнажившим истинную картину их жизни. Такой же заброшенной и несуразной.

Оставив маму с ее тяжелым облаком мыслей, Даня бросился к своим старым друзьям. Погладил ярко-голубого слоненка между веселых желтых ушек, проскакал на резвой рыжей лошадке до реки, через которую был перекинут покосившийся мост, осторожно перешел по нему на другую сторону, чтобы добраться до желтого крутящегося лифта. Проскрипев, лифт сделал пол-оборота и выпустил Даню прямиком в лужу. Поднявшись с колен и вытирая грязные мокрые руки об куртку, Даня обернулся на маму, проверить не заметила ли она, как неудачно он приземлился. Но мама оставалась отвернута в сторону себя, поэтому ничего не сказала. Можно смело продолжить путь.

Хлюпая ботинками, поправляя утяжелившуюся куртку, Даня преодолел остаток дороги, перепрыгнув пару раз через бортик песочницы, и остановился у большой лапы Трицера. Трицер тут же отвернулся от Дани к своему товарищу Дипло, который был выше и смотрел на парк сверху, вытащив голову за пределы деревьев. Динозавры молчали. Они не поприветствовали Даню, они сделали вид, что того и вовсе нет. Стараясь не смотреть им в морды, Даня опасливо похлопал ладонью по лапе Трицера, привлекая к себе внимание. Но тот снова его проигнорировал.

Трицер был одним из лучших друзей Дани, тем, кто всегда выслушает и даст совет, или поиграет с ним, а может задаст загадку, которую потом они с папой могли бы решать днями напролет. Дипло тоже был другом Дани, но он находился дальше, выше, с ним было не удобно общаться и, зачастую, Трицеру приходилось передавать слова от Дипло Дане, а от Дани Дипло.

С каждой минутой молчания динозавров, Дане становилось все обиднее. Ладно бы только Дипло на него обиделся или перестал замечать, но Трицер!

– Я не виноват, – тихо сказал Даня, обходя кругом трицератопса, чтобы оказаться прямо перед его мордой. – Я не виноват! – повторил он уже более громко, чтобы звуки долетели до ушей этих великанов.