Крокодил из страны Шарлотты

Один Бог знает, по какой такой причине наша деятельность не вызвала общественного резонанса. Возможно, по причине удивительного такта и сдержанности датчан, предпочитающих не совать нос в чужие дела. Меня укрепляло духом воспоминание о том, как мы с Михалом однажды, в целях утепления апартаментов, обивали стены пенопластом, орудуя той самой железякой, которой кололи орехи, и каблуком моей туфли. Грохот стоял по всему Копенгагену, при этом мы еще старались распевать, надеясь внушить нашим благодетелям иллюзию, будто нами овладела страсть к джазовому искусству. Спевка у нас не очень-то клеилась, но все равно ни одна живая душа не полюбопытствовала, с чего это мы разбушевались. Сейчас я по крайней мере знала, что из благодетелей никого нет, на нижнем этаже пусто, а остальные жильцы встрепенутся лишь тогда, когда на их головы повалится потолок.

Итак, Норвежец пилил в свое удовольствие, а я, выбив первый замок, стала в перерыве от трудов праведных рассматривать кофр с тыльной стороны, с той, где петли. Я смотрела на них, смотрела, и вдруг во мне снова подало голос мое техническое образование. Повинуясь смутному велению этого «голоса, я взяла в одну руку какой-то кусок железа, в другую молоток и, почти бездумно приставив железку к стальному, торчавшему в петлях штырю, стукнула по ней молотком. Штырь сдвинулся, я стукнула еще раз, и штырь мягко вышел наружу. Петля крышки отошла от петли короба.

Какое-то время я бессмысленно таращилась на дело своих рук, а потом вдруг душа моя возликовала.

— Ура! — взвизгнула я, размахивая молотком под носом у Норвежца.

Адский скрежет утих, Норвежец отер пот с чела и вопросительно вскинул на меня глаза. Я стукнула другой штырь, и он тоже вышел из петель как по маслу. Крышка была открыта.

— Простите, но я ничего не понимаю, — деликатно выразил свое недоумение Норвежец. — Зачем мы тогда устраивали весь этот тарарам?

Чтоб я знала!..

— Удовольствия ради, — мрачно буркнула я — не говорить же ему, что я сама о себе думаю! У меня даже не хватило сил прочувствовать все величие момента. «Открыть кофр...» Открыла. «Найти конверт...» Нашла, почему бы и нет. И не один. А если еще точнее, то в кофре ничего другого не было, кроме конвертов самых разных мастей, в количестве около двухсот штук. Прачечная мне уже осточертела, а поиски именно того конверта, который имела в виду Алиция, заняли бы еще пару суток, если не больше, учитывая нынешнюю мою ясность ума. Я сгребла всю корреспонденцию в кучу, завернула в упаковочную бумагу, благо этого добра здесь имелся воз и маленькая тележка, и покинула чердак с легкой душой и с ликующим по случаю отбытия каторги Норвежцем.

Оба мы зверски проголодались. Предвидя ожидающие меня трудности, я решила сначала поужинать, а уже потом приступить к разгадке покоящейся в моих объятиях тайны. Кроме того, я боялась, как бы эта разгадка не испортила мне аппетит.

Вообще-то мне по всем правилам полагалось теперь упиться до потери сознания, обеспечив себе черную дыру в автобиографии, потерять всю эту кучу потом и кровью добытого добра и запутать ситуацию бесповоротно. Но ничего такого не произошло. Я соизволила наконец объяснить Норвежцу суть дела, частично даже не отходя от правды, а именно: что моя подруга, хозяйка кофра, в настоящий момент не имеет возможности выехать из Польши, а посему наказала мне, предварительно потеряв ключ, доставить ей содержимое кофра. Нелегальная же моя деятельность вызвана тем, что владельцы дома ни с того ни с сего воспылали к нам обеим антипатией. По ходу объяснений мне пришла в голову еще одна удачная мысль относительно эксплуатации этого милого юноши. Помыкаю я им, конечно, самым безбожным образом, но такая уж, видно, его доля.

Короче, мне вспомнилось, как Алиция говорила что-то о письмах и о знании языков. Значит, интересующее меня письмо может быть на датском. Норвежец знает датский и переводил бы мне на французский. О сути дела он понятия не имеет, купается в своем счастье, а остальное ему до лампочки.

Предложение составить мне на ночь компанию в офисе он принял почти с восторгом, чем меня порядком удивил. Только позже я поняла, какую безграничную благодарность питал он ко мне за Кивитока. Еще бы, семьдесят тысяч крон!.. Во всяком случае, знаменательный этот день он весь без остатка готов был посвятить только мне.

Расположившись в соседнем помещении, он ловил что-то по приемнику, и я на время забыла о нем. Высыпала конверты на стол и с замиранием сердца стала их перебирать.