– Пока Стендер молчит, а Бовин не пойман, у нас есть только многочисленные догадки. Мы знаем, что он замешан, но не знаем, как. Давай будем рассчитывать на то, что заставим Бовина заговорить, когда поймаем. Совсем скоро.
– А кого надо защищать?
В дверь постучали, заглянула следователь Сайдани.
– Надеюсь, что не помешала, у меня человек, с которым вы хотели поговорить. Помните одного из бывших помощников Кинго, которого я должна была найти? Он в четвертой комнате для допросов.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас!
Выбегая из кабинета, Анетте высыпала в рот из пакетика последние крошки от шкварок. Йеппе последовал за ней, качая головой.
– Тебе же известно, что у человека только в животе находится около двух килограмм жизненно необходимых бактерий, правда?
– Э, ты это к чему?
– Просто к тому, что, может, тебе стоит подумать о том, чтобы взаимодействовать со своими бактериями, а не бороться с ними.
– И тебе непременно нужно было на это указать?
Шпилька удалась.
Пока Сайдани спускалась в отдел предварительных слушаний, чтобы конфисковать телефон Кристиана Стендера, Йеппе с Анетте отправились в четвертую комнату для допросов, где сидел, нервно теребя цепочку на шее, худощавый молодой человек. Такой черной кожи Йеппе еще никогда не видел, одет парень был во что-то ярко-синее с разноцветными треугольниками. Создавалось впечатление, что в их мир полутонов залетела какая-то экзотическая птица. Анетте закрыла дверь, чтобы птица не вылетела. Йеппе представился, пожав руку гостю, и сел за стол, Анетте, кивнув, прислонилась к стене. Работа, несмотря ни на что. Работа – как обычно.
– Вам принесли кофе, отлично. Я так понимаю, что следователь Сайдани рассказала вам, о чем идет речь?
– Я знал, что этот день придет. Я это всегда говорил, но меня никто не захотел слушать. Этот человек полоумный, черт его подери! – Архикопенгагенская скороговорка подкреплялась эмоциональной жестикуляцией.
– Кто?
– Эрик, мать его за ногу, Кинго! Кто ж еще? Самый жуткий подонок, когда-либо ступавший по божьей земле.
– Почему вы так говорите? Почему он стал подонком?
– Да потому что он манипулирует людьми, заставляет их делать все, что взбредет в его ненормальную башку. Он распинается перед вами, что вы звезда, красавец, никем не понятый, что он приведет вас к вершинам. Он смотрит в самое ваше нутро, принуждает вас открывать в себе самое лучшее и заставляет любить так, как вы никогда не любили прежде. А потом… – он сложил руки шаром, который внезапно раскрылся, – …потом он бросает вас в свободное падение. Так он поступил со мной, так он поступает со всеми, кто настолько глуп, что полагается на него…
– Вам знакомо имя Дэвида Бовина, ассистента, которого он нанял после вас?
– Не только имя знакомо, я с ним самим встречался! Когда меня выпустили, я первым делом связался с ним. Я хотел предостеречь этого человека. Я был немного удивлен, встретившись с ним, потому что он ведь… ну да, довольно сильно от меня отличается. Однако Кинго непривередлив, пока гнет свое. Как бы то ни было, ему уже полностью прополоскали мозги, его было уже не спасти. Кинго нарассказывал ему обо мне кучу лживых историй, поэтому он просто сидел и с жалостью смотрел на меня, ни черта не слушая. Посмотрите на меня, черт возьми, разве я похож на человека, который способен изнасиловать старушку? Да блин, это вообще не я придумал. Я просто слишком глубоко погрузился в больной мир Кинго.
– То есть у вас не получилось внушить Дэвиду Бовину, что хотели?
– Никоим образом. Потому-то я и испытал облегчение, если не сказать возбуждение, услышав о том, что этот человек устроился на нормальную работу. Я подумал… да, наверное, я подумал, что Кинго ослабил хватку. Он ведь стареет, кроме всего прочего.
– Можно предположить, что они продолжили сотрудничество в другой форме?
– С Кинго никогда ничего нельзя исключить. Этот Бовин вполне может до сих пор на него работать, хотя официально он получил другую работу. Вот именно так он и делает, Кинго. Он создает фантастические вселенные, где вы с ним противостоите остальному миру, где все возможно и никто не должен диктовать вам, что правильно, а что нет. Сейчас у меня уже не получится воссоздать то чувство, но тогда мы выстроили с ним такой мир, где склонение старушки к сексу имело какое-то значение. Где было искусство, раскрепощение, революция! Мне до сих пор стыдно об этом говорить.
Джейк Шами закрыл глаза и сел, выпрямив спину и кивая сам себе.
– Как сильно я его любил. Я никого больше не буду так любить, как я любил Эрика Кинго.
– Но эта любовь не была взаимной?
– Кинго любит только самого себя. В какой-то степени, может, еще своего сына и внучку, а сам он, безусловно, будет утверждать, что любит искусство, но это ложь. Кинго любит только свое огромное, жирное эго.
В кармане у Йеппе завибрировал телефон. Он успел подумать об Анне, прежде чем увидел определившийся номер и ответил.
– Кернер.