Крокодилова свадьба

Ну все, подумал Увертюр, мы его потеряли – пропал наш бедный Глиццерин Пшикс. Любому другому главному режиссеру положено было нахмуриться и надуть щеки, но Увертюр ухмыльнулся. Правда, щеки все-таки надул, отчего лицо превратилось в улыбающийся воздушный шарик.

– Ну, как знаете, – проговорил Увертюр, с трудом встав – живот утяжелился съеденным на свадьбе, и теперь перевешивал больше обычного. – Тогда я со всеми прощаюсь…

– Подождите, – спохватилась Октава, – мы вас проводим.

– Я не настолько пьян, – захохотал режиссер, – чтобы не найти дверь.

– Нет, просто это как раз хороший шанс… прогуляться. Мам, ты не против?

Мадам Крокодила вынырнула из дремы, одобряюще кивнула, пробормотала что-то невнятное и вновь заснула – теперь, после свадьбы, можно было с чистой совестью отдохнуть, даже без нового мужа.

Крокодила младшая и Пшикс вышли из дома, попрощались с Увертюром, который, хоть и ворчал что-то, тряся животом и пылая рыжими бакенбардами, все время как-то ехидно улыбался, словно ему в рот запихнули банан, растягивающий улыбку.

Октава и Глиццерин решили сделать то, что собирались – прогуляться. К тому же, на улице уже почти окончательно стемнело, на небе проступали веснушки-звездочки, а магические фонари постепенно зажигались, чтобы дать бой мягкой темноте.

Гуляли они долго, с удовольствием втягивая постепенно остывающий воздух до тех пор, пока чернильное небо не раскрыло свои глаза и не кинуло на них холодный взор созревших звезд. Тогда Глиццерин, уже окончательно захмелевший от такой хорошей и спонтанной прогулки, деликатно заметил:

– Уже поздно. Тебе, наверное, пора?

Октава пощекотала его взглядом.

– С чего ты взял? – не поняла она.

– Ну, по-моему, мы и так выбились из твоего графика, а сейчас уже ну совсем поздно. Да и это, наверное, неправильно.

– Нет, как раз это – правильно, – совершенно неожиданно ответила девушка. – А график… ну и ладно, от одного дня ничего не случится. Да и он, надо сказать, был дурацким, график этот.

Она немного помолчала, пока они шли по уже давно уснувшей улице, где тут и там бешеными призраками носились неуловимые, даже неощутимые сны, глюча разноцветными красками и затекая в окна, а через них – в головы.

– Знаешь, – продолжила девушка, – мне вообще кажется, что все, что мы делаем сейчас, наоборот очень правильно.

– Уверена? – на всякий случай решил уточнить Пшикс. Когда работаешь пиротехником, привыкаешь проверять даже самые базовые вещи, чтобы ничего ненароком не рвануло.

– Скажи, тебе хорошо?

– Да.

– И мне тоже, – улыбнулась девушка, поправляя светлые кудри. – А значит, все точно правильно…

Тут было бы очень уместное пустое место для поцелуя, которому уже давно пора произойти (а будь все происходящее поромантичней – так вообще нескольким поцелуям), но Октава посмотрела на небо, ткнула пальцем и вскрикнула – не испуганно, а, как сказал бы Бальзаме Чернокниг, восторженно-удивленно-завороженно:

– Смотри!

Глиццерин посмотрел – и тоже обомлел.

Диафрагм Шляпс добрался до дома без лишних приключений, спокойно, размеренно, и даже не хмурясь – наоборот, он улыбался, а внутри стало тепло и сладко, но его даже не тошнило от такого чувства. Скорее, наоборот, несло вперед, на крыльях – не белых ангельских, но и не черных демонических, а на серых

Поднявшись на крыльцо, он достал было ключ, но тут его окликнули – точнее, не конкретно его, обращались не по имени, но люминограф понял, что реплика обращена к нему.

– Извините, – сказал прохожий. – А не подскажете, сколько времени?

Бедный незнакомей только что наступил на мину и подписал себе практически смертный приговор, но… мина не взорвалась.

Шляпс нахмурился, конечно же – от этой привычки избавиться было невозможно при всем желании, как от родимого пятна, – но снял шляпу, посмотрел на часы и сказал:

– Без десяти девять, уже совсем вечер.

– Спасибо!

«Не за что» люминограф отвечать не стал, вместо этого просто фыркнул. Хорошего понемножку. Нет, конечно же, Диафрагм не изменился полностью, не перевернулся с ног на голову лишь из-за всей этой истории со свадьбой – ну не бывает такого, это все равно, что дуб, выросший за ночь из каштана в столетнее дерево, что-то из области нереального. Конечно, теперь люминограф не станет мило улыбаться всем подряд и с удовольствием посещать странные выставки, не полюбит слащавого продавца в алхимическом магазинчике и, конечно же, не перестанет хмуриться, ворчать и быть слегка грубым.

Но одно маленькое изменение – причем, довольно важное – это уже прогресс. Пьяные вечеринки обычно тоже начинаются с обещания выпить один бокальчик, а потом перестают в то, во что перестают, не будем вдаваться в подробности. Сердце Шляпса не оттаяло до конца, но трещина на ледяной корке стал чуть больше.

Люминограф вошел домой, запер дверь и, прежде чем сесть за кухонный стол, задержался у зеркала, посмотрев на себя в пиджаке, который подарил Бальзаме. Шляпс понял, что эта вещица ему определенно нравится, стоит ее почаще надевать.