Жизнь внезапно стала пустой, как дырка от бублика – точнее, она всегда была такой, но сейчас Омлетте́ это осознал. Он несчастен, но теперь не сможет сделать несчастным другого, чтобы заполнить эту ноющую пустоту, которую всегда приходиться чем-то заделывать, но тут каждый поступает, как ему виднее: кто-то выбирает работу, кто-то – творчество, кто-то – бесконечные ворчания. Бывшему мужу Крокодилы поплохело пуще обычного, ладони словно окунули в воду – так сильно они вспотели, – тело трясло, монокль выпал, и теперь держался только на цепочке. Даже грива с бакенбардами дрожали.
В животе у Омлетте́ что-то порвалось, лопнуло, сломалось и, уже не прячась от посторонних взглядов – к чему теперь? – он еле-еле добрался до дома, захлопнул за собой дверь, не раздеваясь лег на кровать и умер.
А голем молча стоял в углу, смотря на этот финал, но ничего не понимая.
Никак иначе это закончиться и не могло.
Несмотря на маленькую заминку, про которую все быстро забыли – подумаешь, чуть не задохнулись непонятно от чего, ерунда какая, – свадьба отгремела на ура: громко, сытно, весело, хоть никакого мужа и в помине не было, вот случится же такое раз в никогда (это даже не фигура речи). Усталые гости с набитыми животами, распухшими головами, но поющими душами стали расходиться и разъезжаться. Не многие с этим делом торопились, потому некоторым приходилось очень тонко и очень вежливо напоминать, что уже пора, дело к вечеру, скоро совсем стемнеет… В общем, хозяева пытались сделать примерно то, что делают люди, приучая кошку к туалету – заставить наглое существо, которое не замечает никого кроме себя, идти против своей воли и слушать какого-то наглеца. Но, если гости совсем уж наглели, помогал люминограф, методы которого были драконовыми – он просто предлагал выйти подышать воздухом, а потом захлопывал дверь, и гости, после долгого ожидания и бесконечного трезвона в магический звонок, расходились, ворча на Шляпса, но радуясь, что получили свои люминки, и теперь будет, что показать знакомым.
Дело шло к вечеру. Опьяневшее солнце, будто тоже гулявшее на свадьбе, повалилось на бок, засветив своим покрасневшим носом – Хрусталия заиграла сверкающими образами, превратившись отнюдь не в театр теней, а в театр света. Все вокруг стало каким-то гранатовым, мягким и словно бы готовым растаять от любого касания – город несло на прибойных волнах ночи в глубины красочных снов, которые всегда ждали с удовольствием.
Вот и Бальзаме, пока брел домой на нарастающей волне грядущей ночи, смотря по сторонам, желая растворится в теплом воздухе и сверкающих зданиях, плыл навстречу снам – свадьба вышла просто замечательной, к тому же, все нахвалили его платье и, о чудо, даже оставили несколько заказов. Грядущие сновидения могли стать отличным источникам вдохновения.
Кутюрье прекрасно провел время, но понимал, что бедняге Честеру, который так старался, а потом куда-то исчез, было совсем худо – затея с «Почтой духов» провалилась, но что поделаешь… Вот Бальзаме Чернокниг задним числом и подумывал, что утром надо будет навестить брата – взбодрить, поговорить и, возможно, придумать, как создать «Почту духов» в другой раз.
– А сейчас, – думал кутюрье, – пусть поспит. У него был тяжелый и нервный день.
Бальзаме добрел до дома, открыл дверь, поднялся на второй этаж и хотел уже было скинуть парик, но увидел фигуру, сидящую в кресле и смотрящую в потолок.
Каково было его удивление, когда он понял, что это Честер – ну, теперь хотя бы утром никуда идти не надо.
– Честер, свадьба была прекрасно-невероятно-восхитительной, хоть и без мужа! – решил подбодрить кутюрье брата. – Мне очень жаль, что так вышло с «Почтой духов». Но ты, главное, отдохни! Может, получится в другой раз…
Лучший свадебный церемониймейстер всех семи городов ничего не ответил – просто продолжил смотреть в потолок желто-красными глазами.
Бальзаме распереживался.
– Ты себя хорошо чувствуешь? Может, чаю?
– Я же рассказывал тебе, как убил ее? – осведомился церемониймейстер, не меняя позы.
Кутюрье похолодел.
– Ты о чем таком говоришь, Честер!
– О жизни. Я рассказывал тебе, как случайно убил ее… это было ужасно, и это все испортило, – свадебный церемониймейстер повернул голову в сторону брата. –
– Честер! – ахнул кутюрье. – Я ничего не делал!
– Ты рассказал об этом Шляпсу, которому понадобился назад свой дух-пикси, которого он просто… отпустил, Бальзмае. Это была последняя надежда. Если бы ты просто мог помолчать.
– Но я же говорил тебе, что он…
Предложение оборвалось на полуслове, потому что Честер встал с кресла, и Бальзаме наконец-то увидел его желто-красные глаза, смотрящие не на человека, а сквозь него – словно бы вся желчь стеклась к зрачку.
– Из-за тебя, дорогой братец, – проскрипел церемониймейстер, – не будет никакой «Почты духов».
– Честер, спокойней, ну это же не последняя твоя свадьба. Давай я все-таки налью тебе чаю…