Крокозябры (сборник)

Я еще пользуюсь классическим языком, но он скоро забудется, дальнейшее безалфавитно, взаимопонимание без букв. Алфавит станет мысленным, виртуальным, не звуко-буквы, а просто электромагнитные импульсы. Неужто настанет полная тишина? «Шмяк» (а может, и хрясть, бум, дзынь) – раздалось у меня в ушах. Глыба из льда и снега распалась, раскололась вдребезги у моих ног. «Доля секунды, – подумала я, – и всё. Или калекой бы осталась». Хотя слов таких я не думала и вообще не думала, просто кровь зациркулировала с гоночной скоростью, легкие надулись, ноги ослабли, руки задрожали, шевелящиеся обычно под корой нейроны застыли в паузе, глаза не посылали в мозг видимую картинку, как будто передающий ее спутник сбился с орбиты. Мысли и слова возникли позже, когда я представила, как буду рассказывать Юле об этом происшествии. А она скажет: «Вот что значит судьба» – и вспомнит о том, что произошло с ней три года назад: «Помнишь, как на меня кирпич упал?»

Если бы Юля была обычной девчонкой, она не стала бы обычной теткой – печаль сжила бы ее со света раньше, тем или иным способом. Юля родилась с изъяном, который постепенно превращал ее в инвалида. Кому мальчики и дискотеки, Юле – учиться и ходить по врачам. С палочкой. Бонусов жизнь тоже не подкинула: Юля родилась в тьмутаракани, в семье, уставшей от неурядиц, так что мысли поехать в Москву и поступать в МГУ взяться было неоткуда. Она самозародилась в Юле, в ее черепушке с отличным софтом и приятным интерфейсом, данными свыше, и Юля поступила. Другая пересела бы в инвалидную коляску и сказала себе, что ей в жизни не повезло. Но Юля верила в силу воли, то есть молитвы, где каждое слово обеспечено личными ресурсами, как дензнак – золотым запасом. Первичность духа и вторичность материи были для Юли не догмой, а практикой. Дух воздействовал на материю, и она поддавалась. Вроде бы несправедливость: Юля добивалась того, что другим дано даром. Но она думала иначе: чем больше усилий, тем ближе к совершенству. «Кому даром дают, у тех все сырьем и остается, как в России: слишком много богатств».

Юля могла ходить благодаря изнурительным упражнениям – ни у кого не видела таких стальных мышц – и книгам, помогавшим подпитать невидимой силой ее видимо размягчавшиеся суставы. Например, она верила в целебную силу заговоров, определенных звукосочетаний. Она училась на филфаке, на матлингвистике, изучая алгоритмы языков и пытаясь расшифровать программное обеспечение, которым напичкана голова, хотя компьютеров тогда, конечно, еще не было – семидесятые. Аспирантура, кандидатская, НИИ, докторская, неженская ученость – в общем, она сражалась как воин и победила. Во всех битвах, кроме тех, в которых не могла даже участвовать. И ее это стало доставать.

Девушке было за сорок, и она собралась освоить женскую долю. Поскольку секс технически был для нее трудноосуществим, она и связанную с этим тематику, любовь-морковь, отсекла для себя крепко прирученным инструментом – волей. Одевалась по-старушечьи, мимикрировала под ученую крысу, а тут вдруг решила заделаться красоткой и вилять задом. Зачем? Чтоб не сомневаться в безграничности человеческих возможностей, которые она пропагандировала в своих трудах. А может, тяжко стало передвигаться на костылях или захотелось побродить ступнями по земле – этой возможности медицина ей больше не обещала. Два года ушли на операции и восстановление после них. Врачи не гарантировали успех, но Юля точно знала, что «в мире нет таких вершин, что взять нельзя». Едва она достигла колоссального результата – стала ходить почти даже без палочки, лучше, чем в юности, – ее пригласили на конгресс в Мондорф. Это такое райское место в герцогстве Люксембург, где из-под земли бьют целебные термальные источники, улицы похожи на аллеи садов, а в роскошном отеле проводятся заумные конференции.

Юля сделала доклад на немецком, хотя обычно использовала английский. Немецкий был для нее языком особенным, она выучила его специально для здоровья: «Когда на нем говоришь, укрепляются кости и суставы, это язык скелета, структуры». Юле все должно было помогать, а что не помогало и тем более мешало – она без сомнений и жалости отбрасывала. До некоторых пор Юля не знала, что такое жалость к себе. А сомнение называла незнанием: «Сомневаться – это как гадать, всегда есть оптимальный вариант», – такая уж она нехристь, христиане всегда сомневаются.

После доклада к ней подошел ученый муж, проживавший в Люксембурге, и стал расточать комплименты. А во время коктейля предложил поработать в своей психолингвистической лаборатории. Контракт на три месяца – это были деньги, которые Юля и за три года вряд ли могла заработать дома. Люксембург – богатая страна, туда многие стремятся, но мало кого пускают: высокие банковские ставки, низкие налоги, огромные зарплаты, ни безработицы, ни бомжей. Общаться легко – французский и немецкий у всех родные, английский и итальянский – привычные. Даже русский культурный центр есть, с гжелью в витрине.