Кролиководство

За ужином следуют приемные часы для посетителей. Те из больных, кто сегодня вечером, а может, и вообще никогда посетителей не ждет, покидают столовую, разбредаясь, как детские машинки на автодроме или муравьи, во всех направлениях, без какого-либо пункта назначения, но это лишь на первый взгляд. На самом деле пункт назначения существует. В комнате для досуга на широком экране, занимающем почти всю стену, идет телевизионная игра «Семейная вражда». На других стенах нет ничего, что оживило бы их бежевое однообразие. Ни картин, ни плакатов, ни репродукций. Три ряда диванов, по два в каждом, выстроились перед телевизором. Два дивана обтянуты серовато-коричневой виниловой пленкой. Еще пять обтянуты тканью апатичного светло-коричневого цвета из узелковой пряжи, вызывающей стойкие ассоциации с личинками.

За диванами расставлены как попало стулья. Сидящие на них люди общаются. Банни не хочется смотреть «Семейную вражду». В море бежевого цвета, рыжевато-коричневого цвета, цвета ливерной колбасы, синевато-серого цвета, бледно-мятно-зеленого цвета и цвета венге Банни держит курс в коридор, где она оказывается совершенно одна, если не считать Человека-трусов, приросшего к стенке возле таксофона, как будто в ожидании важного звонка.

Это похоже на дыхание, но на самом деле Банни говорит вслух.

— Пожалуйста, — говорит она, — помогите. Кто-нибудь, помогите.

В сущности, это вовсе не просьба о помощи, это, скорее, фигура речи. Тем не менее возле нее возникает какая-то душевнобольная женщина и обнимает Банни, похлопывает ее по спине короткими и быстрыми хлопками, как похлопывают вопящего ребенка, говорит ей не плакать, не волноваться, что лишь усугубляет отчаяние Банни, и в это время мимо проходит медсестра, которая останавливается и говорит:

— Жанетт, не надо. Вы же знаете, что касаться друг друга запрещено.

Жанетт, или как ее там, выпускает Банни из объятий и говорит:

— Но она же плачет.

На медсестре, Лайзе Кендалл, Д. М.[33] — бейджик приколот к вырезу ее белой форменной куртки, — такие же розовые балетки, как на Банниной подруге Лидии в канун Нового года, с той лишь разницей, что у Лидии балетки «Клержери», а у медсестры Кендалл — «Бесплати».

Когда Жанетт от нее отходит, Банни удается рассмотреть ее лицо, которое представляет собой какой-то кошмар: возможно, его восстанавливали после ужасного несчастного случая, типа автокатастрофы, во время которой ее жертва вылетела лицом вперед через лобовое стекло, или же его хозяйка слишком увлекалась пластическими операциями. Поскольку у людей здесь с головой не все в порядке, нельзя исключать, что именно такого лица она и добивалась, как та женщина, чья фотография была помещена на обложку «Нью-Йорк пост» после того, как она прошла через серию пластических операций, чтобы выглядеть как лев. Львы — красивые создания, однако львиная морда плохо смотрится на человеке, являющемся скорее кроликом, предназначенным на убой. Была еще женщина, превратившая себя в куклу Барби. Если Жанетт добивалась перевоплощения в таком же духе, то непонятно, в кого или во что конкретно она хотела перевоплотиться.

Медсестра Кендалл достает из кармана упаковку салфеток. Те, кто здесь работает, всегда носят с собой упаковки салфеток, так же как у некоторых других всегда имеется при себе английская булавка или сдача с доллара. Медсестра Кендалл уводит Банни от Жанетт и спрашивает:

— Может, хотите пойти поспать? У вас был нелегкий день.

Медсестра провожает Банни до ее комнаты, где миссис Кортез, сидящая на кровати перед окном, ничего ей не говорит, и Банни отвечает ей тем же.

Не утруждая себя раздеванием и чисткой зубов, Банни залезает в постель. Сквозь пятнадцатисантиметровую щель между приоткрытой дверью и косяком пробивается свет лампы. Прикрепленная к верхней части двери палка не позволяет закрыть ее полностью. Даже во сне психам не дают побыть одним. Банни закрывает глаза, и тут какой-то мужчина в пустом пространстве орет: «Твою ж мать!» Проходит несколько секунд, и он снова орет: «Твою ж мать! Твою ж мать!» И так и продолжает орать с перерывами: «Твою ж мать!» Любой, кто знает хоть что-нибудь об экспериментальной психологии или об основах пыточного ремесла, скажет, что шумы с неравномерными интервалами — одно из самых надежных средств сломать человека.

«Твою ж мать!»

Побочные эффекты

В семь утра санитарка поднимает Банни с постели; то же самое происходит и со всеми сумасшедшими, пробуждаемыми от наркотического сна. Санитары и санитарки, подобно бордер-колли, ведут своих психов, как стадо овец, в комнату для досуга, и, по правде говоря, психи действительно похожи на овец; овец, которых ведут на бойню, а им на это наплевать. Ссутулившись, сидят они в пассивном ожидании профилактического осмотра. Слово «профилактика», наряду со словами «родительское воспитание», «неуместный» и «чакра», — одно из тех слов, что сводили Банни с ума еще до того, как она сошла с ума. Медсестра меряет ей температуру и давление, но, как подмечает Банни, ни тот, ни другой показатель не записывает.