Кроманьонец

Вряд ли кто разгадал мою хитрость, но восторг выразили все и очень бурно. Криками, прыжками с поднятыми руками, похлопыванием по ногам.

«Все равно придется им показать и, как правильно щит держать, и, как удары принимать…»

* * *

Мысль научить мужчин сражаться со щитом вызвала мгновенные воспоминания из будущего.

Когда началась война, я служил срочную на границе в Беларуси. Оставалось дослужить чуть больше года. Из нашего отряда только мы со старшиной и выжили. Тогда одиннадцать дивизий попали в окружение.

К концу января сорок второго вышли к своим аж под Смоленском. Прошли больше четырехсот километров по территории захваченной оккупантами. Еще тогда я понял, что старшина не прост. Будь я один, давно бы в земле лежал.

Радость от того, что выжил и выбрался из окружения, длилась не долго. Для особистов как раз наступили не лучшие времена. Шли разговоры о ликвидации ГУГБ НКВД СССР вот и начали они тогда звереть.

Вспомнил, как лежал избитый в каком-то сарае, но все еще удивлялся: «Почему они мне не верят?!»

Когда за мной пришли и повели куда-то под конвоем, подумалось, что на расстрел. Конвойные подвели к «Эмке». Открылась дверь, в машине увидел старшину. Гладко выбритого, в новой шинели, он улыбался и махал рукой, садись, мол.

Приехали на аэродром. Сели в новенький «Дуглас» и полетели в Москву. Там получил Красную звезду и был зачислен в разведшколу.

В сорок третьем младшим лейтенантом вылетел на первое задание. К концу войны уже майор и вся грудь в орденах.

Навыков диверсанта тело Лоло пока не имеет, но в голове все мои знания имеются. Показать соплеменникам, наверное, много чего еще смогу. А надо ли?..

* * *

Ярко светило солнце, но не грело. Хоть и ветерок едва дул, но день был холодным. Сидеть у костра, наблюдая за работой женщин, не хотелось. Повесил на плечо сумку — подарок Таша, взял топорик и пошел к березовой роще.

Сыпались дождем последние листья, и стало уже заметно, как поредел осенний холодный лес. Теперь хорошо видны уродливые, похожие на потеки дегтя наросты на березовых стволах. Насобирав чаги, я стал обходить озерцо в поисках птичьих перьев.

Брал все, что попадались. Утиные, гусиные, черное перо, наверное, с воронова крыла, и даже несколько штук из оперения цапли поднял.

Почему встревожился, трудно сказать. Услышал странный звук. Даже сухая валежина под ногой хрустнет по-особому. Хлестнет кого-нибудь по лицу пружинистая ветка и этот звук для леса уже чужой. А тут еще сойки протрещали тревогу, и заскакали, перекрикиваясь по веткам сороки.

Я упал за корягу и вжался в землю. Прошла минута, вторая и на опушку березняка к озерцу вышли люди. Мужчины, женщины с детьми, нагруженные тюками и коробами с длинными шестами в руках, кое-кто тащил волокуши.

«Какое-то племя кочует к югу», — подумалось и тут же пронзительно, — Где Муська?!

Волчицы не видел уж минут как пятнадцать-двадцать. Появись она сейчас и чужаки могут меня заметить. Они, похоже, решили остановиться тут, у воды. Уже сбросили на землю поклажу, и кое-кто налегке скрылся в роще.

Племя большое. Сосчитать всех не вышло, но человек сорок взрослых точно есть. Остановились на отдых или сочли это место подходящим для зимовки, кто знает? Поскольку к шестам до сих пор никто из них не подошел, может, и дальше пойдут. Но у реки наверняка станут. Вода уже холодная, а о переправах поблизости я не знаю.

Такое соседство рыбам во вред. Той уже говорил, что пора вернуться на дюну. А там стойбище заметным станет, да и охотники пришельцев наверняка рано или поздно наведаются и в наш сосняк.

«Уйти бы сейчас незамеченным…»

Отползаю, за холмиком перевожу дух. Юркнул в прибрежные заросли и, пригибаясь, пробежал через лужок, нырнул в низкорослый ольховник. Там затаился.

Слышу совсем рядом шорох. Сердце чуть из груди не выскочило. Вижу, что волчица зря времени не теряла. Тащит молодого гуся. Бока и лапы в грязи, где она его поймала? На озере птиц точно уже не было. Уж я бы заметил.

Гулко билось сердце, а я бежал и бежал. Ноги и руки безостановочно работали, легкие со свистом и хрипом вбирали воздух, а голова заполнена только одним видением, только одной картиной, которая назойливо повторяется, безостановочно, как музыкальная фраза в испорченной грампластинке — много чужаков, суетящихся на берегу озера.

Бросив у землянки сумку и топор, обессиленный, плетусь к стойбищу, тащу гуся за шею. Для Муськи такой забег — легкая разминка. Прыгает вокруг, покусывает птицу за крыло.

Соплеменники дембелюют, чему на этот раз я рад. Таша забирает у меня гуся, поднимает над собой и кричит:

— Лоло мужчина!

Все смеются.

Я пытаюсь начать рассказ о том, что видел у озера чужаков, но лишь издаю хрип. Той первым заметил необычность в моем поведении. Взял за руку, подвел к костру и усадил на бревно.

— Показывай! — говорит.

— Видел у озера много чужих. Большое племя! — едва произнес, как тут же закашлялся.