Кроманьонец

Низкое серое небо засеяло мелким дождиком. Показался долгожданный холм у воды. Над жилищами пусто, не горят костры, не дымят очаги. Тихо вокруг, только плещутся о воду вёсла. Сердце забилось бешено и нервно. Не дожидаясь, пока долблёнка причалит к берегу, я прыгнул в ледяную воду. Добрёл по пояс в воде до суши и побежал к нашему с Утаре дому.

Шкуры, посуда, вяленое мясо и сушёные травы исчезли, но прикопанные у стен вино и кое-какие инструменты остались нетронутыми. Значит, Утаре ушла не сама! Кто-то, может, те чужаки, что убили Муську, снова напали на посёлок? В какой-то мере тогда меня обнадёжили отсутствие крови и относительный порядок в посёлке. Сейчас же мысли сменяли одна другую самые скверные…

Когда я вышел из жилища, соплеменники уже были на берегу. Той надевал кожаный доспех, охотники проверяли луки. Они всё сами поняли. Да и как не понять – так много жилищ, а вокруг – ни души!

– Угли в доме давно остыли. Мы не станем спешить. Нужно устроить женщин и детей, потом пойдём искать следы.

Той услышал, сорвался, хотя голос меня подвёл и я практически прохрипел, озвучивая свои мысли. Он кивнул, и соплеменники стали разгружать долблёнки. Я смотрел на бородатого вождя и видел его не таким, как раньше – большим и сильным. Сейчас он мне показался жалким и уставшим. И в тот день я понял, что произошло со мной: я постарел. Вот так, внезапно. Ведь быстрее всего старишься, когда остаёшься один. Мир изменился, точнее, вдруг изменился я.

Задымили в чумах очаги, запылал на дюне племенной костёр, и мне показалось, что где-то неподалёку заблеяла коза. Я отложил кинжал и точило, вышел из жилища. Дождь закончился, но солнце по-прежнему пряталось за серыми тучами, белело за ними, словно бельмо на глазу, и совершенно не грело. Порывы холодного ветра царапали шею и грудь. Поёжившись, я направился за посёлок к горам. Едва вышел за сенник, как увидел вдали стадо – тёмное пятно на пожелтевшей земле и маленькие фигурки людей. Сердце от радости чуть из груди не выскочило. Я припустил навстречу пастухам и не сразу заметил Лима и Бреха, бегущих за мной. Нужно было остановить их сразу же, как заметил. Пастухи испугались и, бросив на землю тюки и корзины, оставив стадо без присмотра, трусливо побежали от всего-то троих мужчин! Меня они, наверное, не узнали. Я выкрикивал их имена, и, хвала Всевышнему, Туро узнал мой голос.

Встреча с пастухами не принесла радости. Утаре среди них не оказалось. Я понял, что не увижу её, едва они побежали, испугавшись «чужаков». Уро прятался за женщинами, чтобы не отвечать на мой пронзительный взгляд. А неприязнь к нему я тогда скрыть не смог. Как мог он оставить Утаре одну?! Ко мне подошёл Туро и, взяв за руку, спросил:

– Утаре вернулась?

– Нет, – ответил я и, подавив гнев, разрывающий грудь, спросил: – Что случилось?

Понятия «вчера», «позавчера» и «завтра» горцы не знали. Они говорили, когда речь шла о вчера: «было светло или темно», и «будет светло», когда подразумевали завтра. Туро поведал, как сумел, о том, что вчера ближе к вечеру Утаре вернулась в посёлок без добычи и взволнованная. Она собрала горцев и рассказала, что в лесу видела много чужаков. Собрав ценное имущество, горцы отогнали в степь стадо, а Утаре с волчицей вернулась в лес. Племя переночевало в степи, греясь теплом от животных, а увидев над посёлком дымы, решило вернуться.

Выслушав историю Туро, я подошёл к Уро, оглядел его с ног до головы, потом с головы до ног, опять посмотрел в глаза. Он стоял, уныло спрятав голову в плечи, уставившись под ноги. Надо ли заставлять человека лгать, когда ты всё сам заведомо знаешь? Недолгое, но выразительное молчание, после которого я бросил последний уничтожающий взор на вожака горцев, подействовало. Он вдруг отважно вскинул голову и сразу стал большим, уверенным в себе и неприступным.

– Утаре твоя женщина. Женщина вождя! Она сказала – Уро сделал… – Ноздри его трепетали, глаза метали молнии. – Уро пойдёт в лес, найдёт чужаков и всех их убьёт!

Мне пришлось бежать за рванувшим вдруг к лесу великаном, чтобы остановить его. Потом ещё и уговаривать подготовиться к мести и пойти всем вместе.

Резкие порывы ветра утихли, и снова захлестал весенний дождь. Уро какое-то время постоял недвижимо, как изваяние, не обращая внимания на пляшущую под ногами воду, обдающую брызгами его чуни, и крупные капли, стекающие по лицу, и посмотрел мне в глаза грустно и горько…