Отец Ленард, пошатываясь, вышел из исповедальни и недоверчиво поглядел на Рейнара-нурсийца, покинувшего это тесное помещение за мгновение до того.
— Душа ваша обременена многими грехами, сын мой, — он укоризненно покачал головой. — Но Господь милосерден и спасает всякого, искренне обратившегося к нему. Если от чистого сердца станете исполнять возложенную на вас епитимью…
— Преподобный отче, я лишь вкратце обрисовал основные направления своих грехов, потому как времени мало, а дел много. Так шо уж возьмите на себя труд помолиться за меня. А я постараюсь «защитить вас на путях ваших». Если по дороге в Реймс, конечно, не дай Бог, вдруг что-нибудь случится, погромче зовите Господа на помощь и, как говорится, «стучите, и отворится вам». Главное, вовремя стучите.
— Но что такого может произойти? Месье Рейнар, вы пугаете меня.
— Послушайте, святой отец, кто тут на прямой связи с творцом всех проблем? Шо ты у меня спрашиваешь, любезный? У него узнай, а я пока о соломке позабочусь, шоб было шо подстелить. Все, преподобный, я тебе сказал, ты услышал.
Лис быстрым шагом направился к выходу из часовни. Во дворе, судя по звукам, вновь разворачивался нешуточный спор.
— Я желаю ехать в Реймс на богомолье! — звенел над Форантайном не приглушенный хорошим тоном голос мадам Брунгильды. — Тебе, иноверцу, этого не понять. Но я этого желаю, и так будет.
— Вы забываете, госпожа, что я тоже принял крещение, — сквозь зубы цедил Мустафа, гневно сжимая кулаки, едва удерживаясь, чтобы не пустить их в ход. — У меня приказ от вашего мужа и господина содержать вас с почетом и всеми возможными удобствами здесь, в этом замке. А значит, вы не должны его покидать.
— Никто не смеет указывать мне, где и как я должна молиться. Я желаю коснуться мощей святого Ремигия, дабы он ниспослал мне потомство во славу геристальского дома. И ежели из-за твоего дурацкого упрямства брак мой окажется бесплоден, тебе не сносить головы.
— Я лишь выполняю приказ.
— О, Мустафа! — точно вот только сейчас заметив верного телохранителя главного казначея, изрек Сергей, подходя к спорщикам. — А я вас в церкви жду, думаю, шо это столь добрый христианин к причастию не торопится? А он тут языками зацепился! — Мавр бросил на мессира Рейнара весьма недобрый взгляд, должно быть, в мыслях видя его на вертеле, хорошо политым маслом для равномерной обжарки. — Но раз ты все равно тут лялякаешь, — не дал вставить слова нурсиец, — у меня к тебе пара вопросиков. Вопрос номер раз: где ты шарахался сегодня ночью?
— Это мое дело, — презрительно глядя на вопрошающего, бросил Мустафа.
— Я так и думал. И отсюда вопрос номер два: знаешь ли ты, что бывает с пособниками разбойников, особенно с пособниками, не желающими сотрудничать со следствием?
Мавр заскрипел зубами, отчаянно борясь с желанием вцепиться в горло наглецу.
— Я выполнял приказ своего господина, — отрезал он, намереваясь развернуться и уйти.
— Стой, где стоишь! — резко скомандовал Лис. — Не суетись, я тебя еще не отпустил.
— Ваши команды для меня ничто, — оскалился силач.
— Мог бы этого не говорить. Глядишь, дольше бы прожил. — В голосе нурсийца уже не было намека на обычную насмешку. — Стало быть, ты выполнял приказ господина и по этому поводу ночью отправился в лес и провел там некоторое время, должно быть, слушая местных соловьев?
— Так и было.
— Конечно, только соловьи уже не поют. Однако если бы ты сразу мне об этом сказал, я бы, глядишь, и поверил. Но ты делал что? Правильно — выполнял волю господина. Что похвально. А я выполняю волю кесаря и уполномочен искоренить разбой в данной провинции. Так шо уж не обессудь, пока у меня есть изрядное подозрение, шо твой господин связан с лесными разбойниками, и ты, красавец, доставлял им свежие вести о перемещении ценных грузов. А потому, хочешь — обижайся, но отправляйся-ка ты, голуба, в местный карцер. — Лис обернулся к копейщикам баронских отрядов, заполнявшим двор. — Взять его! В кандалы и в темницу.
Лис повернулся, давая понять, что разговор окончен.