Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы

Путна объяснял неготовность бригады к боям и негативное отношение к советской власти трудностями в пути: «Отправились части, казалось, в благоприятном настроении, но из-за невероятно тяжелых условий переброски (чрезмерная плотность размещения в вагонах, антисанитарное состояние их, плохое обеспечение продовольствием и горячей пищей за недостатком походных кухонь), влиянием той контрреволюционной агитации, которой подвергались части на станциях в пути, ставшей исключительно интенсивной на самом побережье Финского залива…»[466] Эти причины сыграли, конечно, свою отрицательную роль, но не были основными. Подобное положение было практически во всех армейских частях, перебрасываемых в 7-ю армию. Казалось бы, что 79-я бригада, сохранившая свой основной костяк – более 40 % красноармейцев участвовали в Гражданской войне, – является надежной частью. Поэтому объяснения политруков и советских историков, писавших о большом числе дезертиров, направленных на доукомплектование бригады, неверны. В большинстве частей Красной армии бывших дезертиров было значительно больше. Солдатам прославленной дивизии так же, как и большинству красноармейцев, не нравилось то, что происходит в стране. Их тревожили тяжелые вести, получаемые из дома, а окончательно раскрыло им глаза положение в Гомеле и деревнях, где они стояли на квартирах. Особист, встретивший части 12 марта в Лигове, писал: «…эти части считаются вполне благонадежными и боевыми, в свое время отличившимися при взятии Омска. Я пошел на митинг 234-го Оршанского полка, где установил прямо противоположное настроение, резко антисемитское, с отказом идти на фронт. На призыв агитатора ‹…› раздались возгласы: „бей жидов“, „на фронт не пойдем“, „довольно войны – давай хлеба“». Видимо, долгое пребывание в Белоруссии, где в советских органах власти и среди комиссаров было много евреев, а также имена Троцкого и Зиновьева вызвали подобную реакцию. Некоторые выводы особиста ничего, кроме улыбки, вызвать не могут, например, как красноармейцы «…отказались принять резолюцию и покинули митинг, с руганью разойдясь по городу с буржуйскими песнями»[467]. По прибытии в Ораниенбаум антибольшевистские настроения в бригаде усилились. Солдаты прямо говорили, что не будут наступать на Кронштадт и сражаться против матросов: «…у нас много братьев и против них мы не пойдем, а если 27-я дивизия не пойдет, то не пойдет никто». Они явно ощущали себя лучшей частью Красной армии. 14 марта в 2 часа дня перед выстроенными полками пытались выступить Седякин и Дыбенко. Большинство красноармейцев не ответили на приветствие высоких начальников и не дали им говорить, выкрикивая: «…довольно, мы наслушались ваших речей»[468].