Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

— Ах, любезный г. доктор, возмущение или революция, что, я думаю, все равно, свирепствовало в сенях ужаснейшим образом. Их превосходительство, опасаясь за свою драгоценную жизнь, вероятно, хотели спрятаться за туалет, поскользнулись и…

— Так он умер от боязни умереть! — сказал лейб-медик торжественно и с чувством.

Тут двери распахнулись снова и в спальню вбежал князь Варсануфиус, бледный, а за ним семь камергеров еще бледнее.

— Правда ли? Правда ли? — восклицал он и, увидав труп Циннобора, отскочил назад.

— О, Циннобер! — воскликнул он, подняв глаза к небу.

— О, Циннобер! — воскликнули за ним семь камергеров, вынули, подобно ему, платки из карманов и прижали к глазам.

— Какая потеря! — начал князь чрез несколько минут сердце раздирающего молчания. — Какая невознаградимая потеря! Лейб-медик! И вы дали умереть такому человеку!.. Скажите, как это могло случиться… какая причина… отчего умер невознаградимый?

Лейб-медик осмотрел тщательно малютку, ощупал все места, где прежде бился пульс, провел рукою по волосам, высморкался и начал:

— Всемилостивейший государь! Если б я захотел ограничиться поверхностью, я мог бы сказать, что мудрый министр умер от прекращения дыхания, каковое прекращение произведено совершенною невозможностью переводить дух, каковая невозможность, в свою очередь, произведена стихией, гумором, в которой его превосходительство погрузились. Я мог бы сказать, что они, таким образом, умерли гумористическою смертью; но я решительно чужд таковых тщедушных объяснений, чужд страсти выводить из физических начал то, что естественно и неопровержимо вытекает из начал чисто психических… Всемилостивейший государь! Первый зародыш смерти достопочтенного министра заключается в ордене Зеленопятнистого Тигра с двадцатью пуговками.

— Как? — воскликнул князь, взглянув на лейб-медика гневно. — Как? Что вы говорите? Орден Зеленопятнистого Тигра с двадцатью пуговками, — орден, который покойный носил для блага государства с таким достоинством, — причина его смерти! Докажите это, или… Камергеры, что вы на это скажете?

— Он должен доказать, или… — воскликнули семь бледных камергеров, и лейб-медик продолжал:

— Всемилостивейший князь! Я докажу, и потому не нужно никакого или. Тут вот какая связь: тяжелый орденский знак и в особенности пуговки на спине действовали вредоносно на нервные узлы позвоночного столба. В то же время орденская звезда производила немалое давление на узловато-волокнистое вещество, находящееся между грудобрюшной преградой и верхней брыжеечной артерией, которое мы называем утробным сплетением и которое предоминирует в лабиринтной ткани вообще всех нервных сплетений. Этот предоминирующий орган находится в чрезвычайно разнообразном соотношении с мозговой системой; после этого, естественно, что вредоносное влияние на узлы переносилось и на сию последнюю. Свободное же отправление мозговой системы не есть ли необходимое условие сознания, личности, как выражение совершеннейшего соединения целого в одном фокусе? Жизненный процесс не есть ли деятельность в обеих системах, в узловатой и в мозговой? Коротко, вредоносное влияние на узловатую систему расстроило отправления психического организма. Сперва появились угнетающие идеи о невознагражденном самопожертвовании для блага государства через тягостное ношение упомянутого ордена и т. д. Расстройства эти сопрягались все более и более, появилось совершенное разногласие между узловатой и мозговой системами, наконец, совершенное уничтожение самосознания, личности. Это состояние мы обозначаем словом смерть. Да, всемилостивейший государь, министр лишился своей личности еще прежде и потому был уже совершенно мертв, когда повергся в этот роковой сосуд. А поэтому и причина смерти его не физическая, а чисто психическая.

— Лейб-медик, — сказал князь с досадой, — вот уж полчаса как вы говорите, а я ничего не понимаю. Что хотите вы сказать вашими: психическая и физическая?

— Физическое начало, — начал лейб-медик слова, — есть условие чисто растительной жизни; психическое же, напротив, обусловливает человеческий организм, который находит двигателя существования только в духе, в силе мыслительной.

— Все еще я не понимаю вас, непонятнейший из смертных! — воскликнул князь с величайшим неудовольствием.

— Я полагаю, ваша светлость, — продолжал лейб-медик, — что физическое относится только к чисто растительной жизни, без мыслящей силы, как в растениях; психическое же — к силе мыслительной. А так как в человеческом организме преобладает последняя, то врач и должен начинать с силы мыслительной, с духа, а тело принимать просто за вассала духа, который должен покоряться требованиям своего повелителя…

— О, о! оставьте это в покое, г. лейб-медик! Лечите мое тело и не заботьтесь о моем духе. Он никогда еще не инкомодировал[16] меня. Вообще, лейб-медик, вы преконфузный человек, и если б я не стоял теперь подле трупа моего министра и не был растроган, я знал бы, что сделал!.. Ну, камергеры, прольем еще несколько слез здесь, у катафалка усопшего, и пойдем обедать…