Читаем Крошка Цахес, по прозванью Циннобер полностью

— Я не совсем тебя понимаю, любезный Бальтазар, — возразил Фабиан. — Но если ты хочешь сказать, что прогулка в этом лесу приятна, я согласен. Я и сам охотно гуляю, особенно с хорошими товарищами, с которыми можно повести разумный, поучительный разговор. Вот, например, я не знаю ничего приятнее прогулки с Моис Терпином. Он знает каждую травку, каждую былинку, назовет тебе ее по имени, скажет, к которому принадлежит классу…

— Перестань, замолчи, сделай одолжение! — воскликнул Бальтазар. — Ты касаешься предмета, который всякий раз приводит меня в бешенство. Рассуждения Терпина о природе терзают меня, ужасают, как будто я вижу перед собой сумасшедшего, который в безумии лобызает соломенную чучелу, им же сделанную, воображая, что обнимает свою царственную невесту. Так называемые опыты его представляются мне отвратительным кощунством над божественным существом, которым проникнута вся природа, которым она возбуждает в сокровеннейшей глубине души человека святейшие предчувствия. Часто приходит мне в голову разбросать все его стклянки и всю рухлядь, и всякий раз останавливает мысль, что обезьяна не перестанет играть огнём до тех пор, пока не обожжет лап. Вот, Фабиан, это-то чувство сжимает мое сердце на лекциях Моис Терпина и, может, тогда в самом деле становлюсь я мрачнее. В эти мгновения, мне так и кажется, что домы готовы обрушиться на мою голову, и невыразимая тоска гонит меня из города. Но тут, тут душа моя наполняется каким-то сладостным спокойствием. Лежа на траве, усеянной цветами, я смотрю на беспредельное голубое небо, и надо мной и над ликующим лесом несутся золотые облака, как чудные сны мира далекого, полного блаженства. О, друг! тогда возникает из моей собственной груди какой-то дивный дух и я слышу, как он ведет таинственные речи с кустами, с деревьями, с струями ручья — и как передать тебе блаженство, которое разливается какою-то сладостною, трепетною грустью по всему существу моему.

— Ну, — воскликнул Фабиан, — опять старая песня о грусти, о блаженстве, о говорящих деревьях и ручьях. Все твои стихи наполнены этими дивными вещами, которые звучат недурно и могут употребляться с пользою, если не вздумаешь искать под ними еще чего. Но скажи, мой дивный меланхолик, зачем же ты не пропускаешь ни одной лекции Моис Терпина, если они в самом деле так тебе противны?

— Не спрашивай, — возразил Бальтазар, потупив глаза. — Какая-то неведомая сила влечет меня каждое утро в дом Моис Терпина. Я знаю наперед, что должен вытерпеть, и все-таки не могу удержаться.

— Как тонко, как поэтически, как мистически! — восклицал Фабиан, помирая со смеха. — Полно, любезнейший; неведомая сила, влекущая тебя в дом Моис Терпина, просто в темно-голубых глазах прекрасной Кандиды. Что ты влюблен по уши в миленькую дочку профессора, это мы знаем давно, и потому прощаем тебе твою глупую мечтательность. С влюбленными уж всегда так бывает. Ты теперь находишься в первом периоде любовной болезни и должен переделать все глупости, которые, благодаря Бога, я и многие другие отправили гораздо раньше, перед меньшим числом зрителей, еще в школе. Но поверь…

В это самое время они вышли из чащи на широкую дорогу, пролегавшую через лес. Вдали, в облаке пыли, неслась лошадь без седока.

— Э, э! — воскликнул Фабиан, прервав свое рассуждение, — посмотри-ка, бестия верно ссадила седока. Надобно поймать ее; после поищем хозяина.

Он стал посреди дороги. Лошадь близилась, и они увидели, что по обеим сторонам ее болтались ботфорты, а на седле ворочалось что-то черное. Вдруг перед самым Фабианом раздалось резкое и продолжительное «прр-р-р-у-у»; в то же время над головой промахнула пара ботфорт и какое-то маленькое, странное черное существо покатилось к ногам его. Смирнехонько остановилась высокая лошадь и, протянув шею, обнюхивала своего чудного господина, барахтавшегося в песке и наконец с трудом поднявшегося на ноги. Голова крошки вросла глубоко в плечи. С двумя наростами на спине и на груди, с коротеньким туловищем на длинных тоненьких ножках, он был очень похож на яблоко с вырезанной на верху мордочкой и воткнутое на вилку. Увидав перед собою это крохотное чудище, Фабиан помер со смеху. Малютка надвинул на себя беретку, которую только что поднял с земли, посмотрел важно на Фабиана и спросил грубым сиплым голосом:

— Это ли дорога в Керепес?

— Эта, милостивый государь, — отвечал Бальтазар вежливо и подал малютке слетевшие ботфорты.

Напрасно старался крошка надеть их. Он спотыкался и падал беспрестанно. Бальтазар поставил их рядышком, приподнял малютку тихохонько и опустил ногами в слишком тяжелые и широкие футляры. Гордо уперши одну руку в бок, а другую приподняв к беретке, сказал карлик: «Gratias!»[3], подошел к лошади и взял ее за уздечку. Но и тут все попытки его достать стремя или вскарабкаться на высокое животное не удавались. Бальтазар также вежливо подсадил его на стремя; но оттого ли, что впопыхах малютка прискакнул очень сильно, только, попав на седло, он в то же мгновение очутился по другую сторону лошади на земле.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука / Проза