Кровь боярина Кучки

Река, - глухо проронил ведалец. - Да, это река… Их стяги видно с того берега. Нет, плохо видно. Мешает вода с неба. Свинцовая стена воды!.. Нет, то не стяги Гюргия. Нет, не Давыдовичей, не Ольговичей. Не знаю чьи… В твоих рядах сполох и ужас… Твои полки бегут… Тебе не удержать… Чекман, куда бежишь?

- Я не бегу, сижу, - как мышка, пропищал Чекман.

Никто не рассмеялся. Изяслав молчал.

- Ты поздорову возвратишься в Киев. Но под щитом. - Род отнял руки от лица.

Изяслав сумрачно глядел из-под густых бровей.

- Опять ты вылгал, самозваный волхв?

Род помотал усталой головой:

- Я передал, что видел. Волхвом не я себя, а ты меня назвал, не так ли?

Великий князь был мрачен. Подал голос Кондувдей:

- Однако же мой гость откуда-то узнал, что мы приговорили ударить не на Гюргия с Давыдовичами и Ольговичем, а на Владимирку, идущего из Галича в пособ своему другу-суздальцу. Не Гюргиевы стяги мой гость увидел за рекой. Какой на этих стягах знак? - спросил он Рода.

- Трезубец, - ответил ведалец. - Я таких стягов не видывал допрежь.

Опять молчание…

- Пора бы завершать почестной пир, - поднялся воевода Шварн, поскольку господин его уже покинул стол. - Вольно же государю скомороха слушать с глумливыми пророчествами!

Что ж, благодарствуем хозяину, - с лёгким поклоном обратился к Кондувдею Изяслав. - А ты, - метнул он взор вполоборота к Роду, - ты пойдёшь с нами к Звенигороду на берега Стугны, которую узрел. Сам убедишься в лживости своих пророчеств. А убедясь, по совести за них ответишь.

- За правду лобным местом мне грозишь? - пожал плечами Род, невольно вспомнив, что умрёт позорной смертью.

- За правду никого не накажу, - веско ответил Изяслав. - А насчёт места лобного… - Уж тут он применил свою любимую пословицу, слышанную ведальцем ещё в Чернигове: - Не место идёт к голове, а голова к месту!

10

Свинцовое небо навалилось на выгоревшее местечко, от коего уцелело лишь несколько хоромин.

- Что за местечко? - окликнул Род ближайшего ратника.

- Сказывают, Тумощ. Тумощ местечко, - отвечал тот, поспешая к обозу.

Сюда, к Тумощу, подтягивалась от Звенигорода вся сила Изяславова. Черные клобуки уже подошли. Дружина старого Вячеслава, нового союзника, отчего- то задерживалась. Здесь остановился обоз с оружием, походным харчем, боевыми доспехами. У сумных, поводных и товарных коней хлопотали седельники, мечники и коштеи[413]. Полки кормились, снаряжались и окольчуживались. Пересказывалось из уст в уста, что галичане неподалёку, на том берегу Стугны. Вестоноша передового полка примчался и растревожил скверным известием: внезапным налётом из-за реки захвачены несколько киевлян и один чёрный клобук.

Род держался в окружении Изяслава, как было велено. Ночь прошла в седле. Куда спешили? Будто бы помирать торопились. Сырой утренний туман, проникая под кольчугу, бросал в дрожь, словно все чувственные жилы пришли в расстройство. Хотя с чего бы Роду расстраиваться? Он оставался спокоен. Однако не в силах был превозмочь озноба.

Когда стали в виду Стугны, Иванко Творимирич обратил на себя внимание Изяслава:

- Как гляну, государь, на тот берег, легион тысяч галичан!

Нет, не гораздо он обратил на себя внимание.

- У страха глаза велики, - не посмотрел в его сторону Изяслав.

Рать исполчалась к бою. Первые стрелы галицких лучников стали вырывать воев из большого полка. Стрелки кыян старались отвечать тем же.

Род ждал: вот-вот вострубят рога, грянут бубны. Речка неширокая, мелкая на вид. Перебрести её в боевом запале не составит особого труда.

Однако не вострубили рога, не грянули бубны. Их упредило небо. Разверзлись хляби небесные и разом воздвигли между врагами непроницаемую стену воды.

Не просто сырость, а знобкая влага проникла под кольчугу Рода. Его сильнее затрясло.

К великому князю подскакал воевода Шварн:

- Кыяне в смущении - дескать, небо шлёт дурной знак. Просят отложить битву.

- Шварн, поразмысли, что изрекаешь! - возмутился великий князь.

Не успел воевода разомкнуть уст в свою защиту, подскакал старый Кондувдей:

- Князь! Сила у Владимирка велика, а у тебя дружина мала. Перейдёт он реку - нам плохо будет. Не погуби нас, сам не погибни.

Он ещё говорил о кокуйских и берендейских жёнах и детях, затворённых в поросских городах, их теперь надо защищать… Однако Изяслав уж слушал не его, а киевского боярина Глеба Ракошича:

- Ты наш князь. Когда силен будешь, и мы с тобою. А нынче не твоё время, поезжай прочь.

Изяслав глянул вверх. В его молчании можно было угадать жаркую мольбу к Богу. Потому что небо вдруг затворилось, водяная стена исчезла. Зато отчётливее на том берегу стал виден смертоносный лес копий.

- Братья! - закричал Изяслав. - Лучше нам помереть здесь, чем такой стыд взять на себя!

Но уже ни Кондувдея, ни Глеба Ракошича рядом не было. Рать дала плеча. Шварн делал беспомощные попытки сдержать бегущих. Слышалось: надрывались воеводы левой и правой руки, сберегая свои ряды, свои крылья. Тщетно! Вся рать дала плеча…

Род наблюдал, как метался великий князь, молил, заклинал бегущих. Наконец удалось схватить поводья его коня.