Кровь боярина Кучки

- Кза, сбегай к ятке[211], купи холодного яурта попить, - попросил Итларь.

- А скажи, - обратился к нему Род, - ваш хурултай - только зрелище?

- Что ты! - удивился ханич. - Накануне в хурулах приносят жертвы богам. Видел в Шарукани хурулы - наши половецкие храмы? - Тут он почему-то зарделся как маков цвет и договорил смущённо: - Я праздники наши очень люблю. Это у меня в печёнках.

- К нам позовник из княжеского шатра, - насторожился Чекман.

Подошедший половец склонился перед ними.

- Сын боярина Жилотуга, делай милость, ходи за мной, - не слишком уверенно произнёс он по-русски.

Под удивлённые взоры соседей, сам не менее удивясь, Род поднялся со своего места. И вот он уже одолел крутой узкий проход, вступил под сень трёхстенного шатра, увидел князя в малиновой япанче, с блюдом сухого винограда на коленях, а рядом - княжну под цветастым чехлом со стебельками волос на лбу, скрученных словно из гривной косицы[212], а с другого боку - знакомый непроницаемый лик Тугоркана, обритого по маковку, с облитыми кумысом усами, с защуренными глазками, которые, однако, все видят.

- Здрав будь, половецкий князь! - поясно поклонился Род. - Здрава будь, княжна.

Ему не ответили. Сантуз подслеповато вглядывался в него, заложив изюм за щеку.

- Ты, русский боярич, был у Тугоркана объездчиком? - спросил наконец Сантуз.

- Приходилось объезжать коней, - наклонил голову Род. - Был табунщиком.

- По-нашему хорошо говоришь, - ещё более округлил лунообразный лик князь, - Велю тебе сейчас изловить игренюю кобылицу.

Это было как удар грома.

- Не поставь во грех, князь, вряд ли я изловчусь такую кобылицу поймать, - как можно учтивее молвил Род.

Говоря это, он спрашивал себя: кто указал на него Сантузу и с какой целью? Сам половецкий властитель выглядел невинным искателем развлечений. Ясно было, что перед тем он и понятия не имел о пленнике Тугоркана. Неужели отец Итларя вознамерился одним махом покончить с приставаниями сына и коварно погубить яшника? Нет, даже непроницаемое лицо его выдавало недовольство происходящим. Тем более непричастна ко всему этому Текуса. Они видятся впервые. И тут из-за княжеского плеча проглянула шакалья образина хана Кунуя. Он был весьма доволен.

- Выполнишь что велю - завтра домой поедешь. Суздальскому Гюрге отвесишь ба-альшой поклон, - улыбнулся князь.

- Боюсь не совладать, - чистосердечно признался Род.

- Тогда последнюю в твоей жизни пиалушку арзи получишь в награду, - по-прежнему улыбался князь.

- Хмельного не пью, - понурился пленник.

- Значит, первую и последнюю, - уточнил Сантуз.

Текусы с ненавистью глянули на хана Кунуя. Тот заметно поёжился.

- Ах, я перехвалил его, - попытался злыга дать задний ход.

- Посмотрим, посмотрим, - плотоядно кинул в рот очередную изюмину князь.

- Я прошу… - вновь вмешалась Текуса. Мелодичный голосок её зазвучал неприятно, как перетянутая струна.

- Юная мудрость достучится ли до мудрейшей старости? - утробно пробормотал Тугоркан, не размыкая маленьких глаз.

Сантуз замахал руками:

- Сегодня праздник. Не надо спрашивать мудрость. Уместнее легкомыслие. Вот и меня посетила блажь: хочу, чтобы этот юноша… Напомни-ка твоё имя, - обратился он к пленнику.

- Родислав Гюрятич Жилотуг.

- Покороче.

- Род.

- Я хочу… Ну просто желаю, чтобы Род поймал кобылицу. Поймал и смирил. Дайте ему укрюк. Найдите самого вихревого коня.

Тугоркан отвернулся. Княжна потупилась. В глазах хана Кунуя прыгали бесенята. Княжеская обережь готова была пуститься в поиски. Род остановил воинов:

- Не нужен конь. Не нужен укрюк.

Все воззрились на него с удивлением. Даже Тугоркан. Даже княжна.

- Как? - подскочил Сантуз. - Пешим? Голыми руками? Ты глумишься над нами?

- Пусть дадут мне кожаное ведро с ключевой водой, - велел Род.

…И вот уже далеко позади бараньи ароматы, кибиточный скрип и весь тысячегорлый хурултай. Род идёт по ржавым лишайникам, и слепящее солнце плещется в его кожаном ведре. До чего же воздух горяч! Даже молодое крепкое сердце требовательно стучит о грудную клетку, жаждет нескольких глотков свежести. Бок земли, по которому движется он букашкой, пахнет и смотрится опалённым вепрем. Дурно лесовику в степи. Ни тени, ни ручейка. Даже горла сусличьих нор усохли, осыпались, словно нежилые. Ни одна тварь не укусит, не попадётся на глаза - такое пекло! И страх охватывает, что он - единственное ещё не сгибшее существо в этом необозримом пространстве.