Кровь боярина Кучки

За земляным валом беспорядочно кучились вежи, далее тянулись подобием улиц саманные мазанки за плетнями. На площади высился двухэтажный кирпичный дом за глинобитной стеной. Бессчётные пароконные арбы с кладью щедро унавоживали город и нещадно пылили. То и дело из-за плетня стрелял в путников любопытный девичий глаз, а мужская половина детворы выскакивала на проезжую часть с казаргами в руках. Обладатели этих маленьких луков со сдвоенной тетивой тоже стреляли в насупленных чужаков, только не глазами, а глиняными пульками, не всегда безобидными. И рассчитывались за озорство пунцовыми шрамами от арапников на худых загорелых спинах.

Крики арбишников, скрип колёс, конский топот, ругань ханской обережи, взвизги мальчишек - все перемешивалось в утомляющий уши городской гул.

Посланный вперёд Кза с небольшим отрядом сообщил, вернувшись, что дворец пуст, а князь ждёт гостей на ристалище, далеко в степи.

- Там и ночлег, и пища, - сообщил Роду ханич.

С облегчением вырвались из Шарукани на свежий степной воздух. И снова - скачка.

Солнце, сбавив накал, потеряло слепящий ореол, раздулось, побагровело и сгинуло за краем земли. Ночь нахлынула с востока и уронила звезды на землю.

- Вон! - указал ханич на эти звезды, - Несметные костры хурултая!

4

Тогдашний червец[205] забыл о дождях. Необоримое вёдро душным железным шлемом накрыло Дикое Поле. В пожухлых травах - ни капли сока. Река Сал далеко, а редкие бочажки словно вылизаны незримым алкающим зверем. К людскому скопищу хурултая едва успевали подвозить воду в дубовых бочках.

Широкий ступенчатый помост предназначался князю, знати и высоким гостям. Чёрная масса располагалась по обоим его краям на земле. Род и Итларь сидели не в нижних, а скорее в средних рядах. Трёхстенный шатёр княжеской семьи белел ещё выше.

- Смотри, смотри! - дёргал ханич Рода за рукав, - Только истиха, не очень-то оборачиваясь. Вон князь Сантуз, а рядом… рядом несравненная Текуса!

Среди многих лиц под шатром Род отличил одного из половцев в малиновой япанче[206]. Это, видимо, и был князь. Обочь застыла, как восточный божок, женская фигурка под цветастым чехлом. В такой многоликости, при слепящем солнце, да ещё поглядывая вполглаза, разве рассмотришь красавицу?

- Досточтимые каназы[207], возьмите меня в соседи! - Над ними склонился высокий осанистый сын Востока в чёрном терлике[208] и черевьей[209] шапке.

- А, Чекман! Честь и место! - пригласил Итларь и пояснил Роду: - Это старый мой знакомец, сын берендейского князя Кондувдея Чекман, непременный гость наших хурултаев.

- Послушай, дорогой, - присел Чекман рядом с Родом, когда все сдвинулись потеснее. - Тебя я тут в первый раз вижу. Как же так?

- Всего год как я в плену, - начал было Род.

Итларь перебил:

- Слушай больше этого глумотворца[210]. Он мой друг.

- Значит, в дружеском плену, а? - потрепал Рода по плечу красавец берендей.

А ристалище было в разгаре. На сей раз лихие объездчики показывали удивительную сноровку. По гулкой степи табунщики прогоняли перед зрителями диких скакунов. У крючники намечали жертвы и заарканивали свободных в рабство. С каждой новой удачей тысячи горл оглашали знойный воздух единодушным криком: «Ай-ё!»

- Вон, вон она! Узнаешь, Чекман? - тянул палец в сторону табуна Итларь.

Следя за его указкой, Род отличил игренюю кобылицу, рыжую, как заря, с белесоватыми гривой и хвостом, летящую над лишаями ночных кострищ.

- Узнаешь Катаношу?

- Ай, дорогой! Как её не узнать? С прошлого хурултая не поддалась никому. Имя уже имеет, а всадника - нет.

- Сегодня сам Ченегрепа будет её ловить. Он уж не проарканится!

Итларь с Чекманом от волнения переговаривались по-русски. А Род следил за норовистой прелестницей и её злым гением, задублённым жизнью матерым половцем, нацеливающим укрюк. Вот она дёрнулась, эта бедная Катаноша, забилась в петле - то вздыбится, то осядет… Табун пронёсся, она - ни с места. Вот её взнуздывает молниеносный Ченегрепа - и она уже под ним, своим повелителем.

Что произошло? Что-то взметнулось очень высоко. Комета с хвостом? Красная комета с белёсым хвостом!

- Ай-ё! - испуганно ахнула степь.

Катаноши нет, а Ченегрепа лежит на земле пластом.

К нему бегут… Над ним возятся… Его уносят с глаз долой… В общем шуме не слышно голосов глашатаев.

- Убит!.. Ченегрепа убит! - плывёт известие по рядам.

- Фу-ух! - переводит дух Чекман. - Четверть века живу, такого не видел.

- Она туда убежала, - ткнул Итларь пальцем на восток. - Слышишь? Говорят, нет больше на неё охотников. После Ченегрепы отважных нет.

- А праздник продолжается, как ни в чем не бывало, - вздохнул Чекман, - Вон гляди, шашлык из людей на деревянном шампуре, - он указал поджаристую ленту голых человеческих тел, соревнующихся в перетягивании палки. Чуть перетянули, и - куча на кучу!

Страшная судьба Ченегрепы стала забываться за иными ристаниями. Борцы, хватая друг друга за кушаки, катались в навозных травах. Ловкачи, сменяя один другого, лезли на высокое дышло, впивались в него ладонями и ступнями, чтобы достать привязанную к верхушке пару сафьяновых сапог.