Кровь боярина Кучки

- Нет, не избавит. Стыд признаться: люблю мучительницу, ненавистницу. Не меньше прежнего.

Хозяева уже храпели на полатях. Светец светил не дальше поставца.

- Боюсь я за тебя, Итларь, - признался Род. - Твоя судьба - мои худые ожидания.

- Не бойся, - сжал ханич его пальцы в трепетной ладони, - Нога по твоей милости почти здорова. А ожидания… Добра ждать - постареешь, ждать худа - не помолодеешь…

Утром на княжом крыльце Род встретился с Берладником.

- Никаких сил попусту соборовать! - сплюнул Галицкий изгнанник. - В думной палате будто отслужили панихиду. Пойду приму хмельного…

Род во дворце застал все те же споры в том же сумраке, а Северского князя в той же нерешительности.

- Сожгли Мелтеково! - пожаловался Святослав Ольгович. - Увели тысячу людей, три тысячи кобыл! На гумне сгорели девятьсот скирд хлеба!

- Подважники! - ругал врагов боярин Пук.

- Злодеи! - вскинул палец Святослав Ольгович, - В селе Игореве уничтожили братний дворец, церковь святого Георгия предали огню, из погребов повывезли меды и вина, из кладовых - железо, медь. Везли возами! Веселились!

- Взяты на щит Долгощелье, Крутовражье, Свенчаковичи, Гостиничи, - подсказал Род, душой оплакивавший Агницу.

- Знаю, - рявкнул Ольгович, - Вот ты, волхв! Двум моим боярам наворожил смерть. Что нам на завтра наворожишь? Защищать град или уходить к вятичам в леса?

- Не награждай меня виною, государь, - попросил Род. - Твои бояре в бой рвались без разума, я их остерёг.

- Брат, не серчай, ведалец прав, - вмешался Иван Гюргич.

- Вестоноша из Путивля! - вошёл в палату отрок.

Было велено ввести гонца. Человек внёс холод, мокроту. Представ пред князем, коснулся дланью пола. Прерывисто и хрипло стал говорить о взятии Путивля Изяславом Киевским. Давыдовичей путивльцы не впустили в крепость, а внуку Мономаха отворили ворота.

- Дурни! - молвил Святослав Ольгович.

В подтверждение его слов вестоноша сообщил, что Изяслав с Давыдовичами не пощадили церкви Вознесения - гордости путивльцев. Оттуда взяты ризы, убрусы, воздуха, шитые золотом, серебряные чаши и кадильницы, кованые Евангелия, даже колокола. Или княжой дворец разграблен: вывезено пятьсот берковцев меду, восемьсот корчаг вина, уведено семьсот рабов…

- А я вчера ходил в застенок, - гневно молвил его сын Олег, провожая взглядом вестоношу. - Там допрашивали пойманных зажитников[311] - двух страховидных торков и красавца берендея…

Северский властитель, видимо, знавший о такой удаче, спрятав утиральник, страшными очами оглядел собравшихся.

- Вот они, охотники до моего добра! - стукнул кулаком кутырь по жирному колену, - Будет их допрашивать! Предать всех смерти!

- Как повелишь? - спросил боярин Пук, ведающий донском у Северского князя. - Членоотделением? Отсечением голов? Повешением?

Святослав Ольгович замешался в гневе.

- Я придумал! - объявил Олег, - Чтоб всем ворам была наука, этих трёх за городской переспой облить водой. Пусть своё дело сделает мороз. Черниговские тати придут и призадумаются: как бы самим не превратиться в ледяных идолов!

Казалось бы, какое дело Роду до пойманных зажитников, трёх черных клобуков? Однако неприятный его сердцу северский княжич стал ещё более противен.

- Лихо придумано! - поощрил боярин Пук.

- Уж больно преизлиха! - цокнул языком ненастный Иван Гюргич.

- Волкам да будет волчья смерть, - хихикнул воевода Внезд.

Род, почуяв приближенье бури в душе и теле, спешно встал и вышел из палаты.

Иван Гюргич настиг его на последних ступенях лестницы. Потребовал вернуться, не оказывать свой гнев перед северским властителем так явно. Зачем из-за трёх черных клобуков портить отношения с хозяином? Род не послушал. Иван Гюргич отступился. Осталось сени пересечь и - на крыльцо.

А внутренняя буря все росла. Грудную клетку сдавливал железный обруч. Голова была полна тяжёлой кровью. Губы дрожали.

В пустых сенях лицом к окну стоял Берладник, глядя в непрозрачную слюду.

- Что с тобой, князь? - в приливе беспокойства подошёл Род.

- Ничего со мной, - Рука Ивана Ростиславича дотронулась до руки Рода. - А что с тобой?

- Я отчего-то не в себе, - признался Род.

- Я тоже, - объявил Берладник. - И знаю отчего. Мучают воспоминания. Как выпью, вспоминаю свой позор.

- Какой позор? - смутился Род, не ожидавший от прошлой жизни князя ничего позорного.

Ивану Ростиславичу, должно быть, тяжело было рассказывать, но он угрюмо начал:

- Князь Галицкий Владимирко лишил меня, племянника, отцовского наследства…

Берладник обернулся на такую словесную новинку и продолжил:

- Велено мне было жить в Звенигороде. И так меня звенигородцы полюбили!.. Однажды злец Владимирко, чтоб лопнула его ятрёба, как ты выразился, уехал в отдалённую Тисменицу ловить зверей. Народ послал за мной, чтобы вернулся в Галич, стал законным князем. Я согласился.

- Разумно сделал, - постепенно успокаивался Род.

- Разумно? Может, и разумно, да не взвешенно, - приговорил Берладник. - Владимирко тотчас вернулся в гневе, осадил Галич. Мои подданные защищали меня, как свою жизнь. Отчаянно сопротивлялся Галич. Я с дружиной сделал ночную вылазку.