Кровь боярина Кучки

- Ты храбрый воин! - отметил Род, помня отзыв суздальского Ивана о Берладнике, что выстоял с ним рядом в бою под Курскими воротами.

- Храбрый, да несчастный, - уточнил князь, - Владимирковы кмети отрезали меня тогда от городских ворот. Мне б пробиваться к Галичу хоть ценой жизни к своим подданным, оставленным в беде. А я стал пробиваться в другую сторону, к Дунаю. И пробился, ушёл в Киев. Галичане вскорости сдались. Плавали в своей крови. Владимирко не пощадил отчаянных. А меня ему в досаду приветил Всеволод, тогдашний Киевский великий князь. Теперь вот братцу его младшему служу.

- Так что ж тебя гнетёт? - Род, думая своё, не мог понять.

- Меня гнетёт моё предательство, - признался галицкий скиталец. - Не надо было по народной воле ехать в Галич. А согласился, обязан умереть иль победить, но вместе с галичанами. Вольно ж мне было пробиваться сквозь ряды врагов к презренному спасенью, а не к геройской гибели! Да прожитого не вернёшь. Казнись и кайся. - Вдруг Берладник обнял Рода и, жарко дыша в ухо, прошептал: - Скажи мне, ведалец, а долго ещё каяться?

Род отшатнулся от него:

- Иван! Уж от тебя-то я не ждал! Холодный к козням собственной судьбы - и на тебе! Подай ему, провидец, утешенье!

- Не утешения прошу, - скрипнул зубами князь.

Род пристально взглянул ему в глаза и посоветовал:

- Берегись яда… в дальнем городе… Не по-нашему там говорят… Мыкайся, а яда берегись. Прости мне эти речи!

- Пусть всех нас Бог простит, - понурился Иван.

Гулко топоча по лестнице, спустился в сени бодрый отрок:

- Родислав Гюрятич! Тебя наш государь зовёт откушать за своим столом. Изволь подняться в трапезную.

Мрачный галичанин отпустил руку друга:

- Что ж, ступай. Мою особу позабыли. Ты же не гордись. Иди.

Когда Род появился в трапезной, два человека обратили к нему взоры - сам Святослав Ольгович во главе стола и Иван Гюргич. Род понял: Гюргич надоумил кутыря позвать его к столу.

- Благодарю за милость, государь, - подошёл он к Северскому князю. - А я как раз с Иваном Ростиславичем беседовал в сенях. Он там один остался.

Намёк был слишком явный.

- Берладник трезв? - прищурился Ольгович. - Эй, позовите Ростиславича. Пусть ведает: в моем дворце готовят пищу лучше, чем в корчме.

Когда пришёл и этот приглашённый, пирники уже носили яства.

- Нам только продержаться! - приговаривал Ольгович, грызя телячью ногу, - Гюргий поспешает в помощь. Успеет, а? - обратился он к Ивану Гюргичу.

- Должен подоспеть, - пообещал Иван.

- С таким пособником, как Алтунопа, продержимся! - уверенно сказал Ольгович, поощрительно взглянув на полководца половцев. - Союзник мой Сантуз оставил Шарукань без лучшего из воевод, придал его мне в помощь, - продолжил он велеречиво.

Хотя Род знал от ханича Итларя, что Сантуз оставил Шарукань без воеводы по наущению Текусы. Княжна не нашла сил простить упрёка Алтунопы за то, что подло поступила с Родом, отправив его в рабство, да ещё придумав истязание в пути. Короче, проявила злобу и коварство, коих свет не видывал. Конечно, удивился Род такой заступе, ведь с Алтунопой у них близкого знакомства не было. Да и теперь воин-половчанин с ним перемолвился двумя словами: «Жив? Хорошо!»

- Нет, Алтунопа, ты не скромничай, - продолжал тем часом Святослав Ольгович. - Твои воины умело поймал и черных клобуков, зажитников, короче говоря, воров. Я слышал, хан Кунуй спроворил это дело? Молодец! Хвалю! А вот Итларь, как Илья Муромец, я чаю тридцать лет с тремя годами пролежит на печке. Жаль его! Да жалость - не хвала.

Владимир Святославич Муромский зарделся при суетном упоминании о былинном земляке.

Алтунопа хмуро возразил:

- Ты не прав, князь. Итларь смог отпугнуть черниговцев от Новгорода-Северского. Он принял главный бой и, раненный, обрёл победу. Поймать воров и осаждающих прогнать - работа разная.

- Да что ты, что ты, Алтунопа! - поднял руки Святослав Ольгович - одну с ножом, другую с мясистой костью.

Тут в трапезную неожиданно вошёл Огур Огарыш.

- Незваный гость хуже печенега, - пробормотал княжич Олег, изобретатель страшных казней.

Огарыш вскинул руку в сторону властителя, вперил в него дрожащий перст и хрипло крикнул:

- Ты!

В трапезной возникла растерянная тишина.

- Ты! - повторил Огур. - Ты всему виновник! Спасая брата Игоря, пожертвовал народом. Ради одного погибли тысячи. Стоит ли твой брат, не могший удержать стола[312], тысяч пахарей, рожениц, воинов? Стоят ли все, вместе взятые, Ольговичи потоков крови истерзанных, убитых, обесчещенных? Я повидал… я в их крови купался… Ты меня послал… ты думал только о себе, о вашей с братом власти… Я теперь думаю о них. И обречён на эти мысли до самой своей смерти, пока моя душа не вымолит прощения у тысяч душ, загубленных по твоей милости. Покайся, изверг!

Красный лик Северского князя резко побелел. Натужно, тяжело кутырь поднялся и сжал засаленные пальцы в кулаки. Его лоснящиеся губы истиха произнесли, чего Род не мог понять. Понял боярин Пук. Он подал знак. По зову отрока в палату мгновенно вошли несколько молодцев из обережи князя и бросились к Огуру, заломили ему руки…