Калсидийцы, которые теперь командовали кораблем, при захвате судна убили трех матросов. Вернее, жертв было даже четыре, поскольку поднявшуюся на борт женщину сбросили в воду, когда она истекала кровью, но еще дышала. Гест внезапно в полной мере осознал безжалостность убийцы и серьезность своего положения. Когда один из заключенных предположил, что все они наверняка вскоре погибнут, на него тут же заорали, приказывая заткнуться, но никто не стал спорить с беднягой. Двое мужчин вскарабкались по ступеням и отчаянно пытались сдвинуть тяжелую крышку люка, пока остальные подбадривали их и давали советы. Гест забился в угол и прижался спиной к стене.
Пока те двое били по люку, корабль покачнулся. Гесту понадобилась пара мгновений, чтобы понять, в чем дело, — и вдруг один из матросов заметил:
— Чувствуете? Мерзавцы отчаливают! Они нас похитили!
Поднялся жуткий гвалт. Гневные вопли смешивались с дикими завываниями. Пленники стучали по стенам и орали, но ритмичное раскачивание судна усиливалось по мере того, как оно набирало скорость, борясь с течением.
— Интересно, куда нас везут? — спросил Гест, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Вверх по реке, — раздался ответ. — Чувствуете, как корабль борется с течением?
— Но зачем? Чего они от нас хотят?
Его вопрос потонул в криках возмущения. Пленники сообразили: их увозят прочь — и теперь уже не приходится надеяться на чью-то помощь.
Проклятия длились долго, постепенно сменившись гневным обсуждением того, что случилось, а потом — тихим бормотанием и хриплым плачем. Гест впал в ступор. Он скорчился на прежнем месте, вдыхая запахи пота и мочи. Время еле плелось, и под шелест воды, обтекающей корпус, он пытался понять, что случилось с его размеренной и благопристойной жизнью. Эти страшные события казались невозможными и абсолютно нереальными. Как разъярится его матушка, когда услышит, что какие-то ублюдки столь возмутительно обращались с ее любимым сыном!
Если только она вообще о нем когда-либо услышит. И Гест неожиданно осознал, насколько безвозвратно он оторван от прежней жизни. Его имя, богатство семьи, репутация ловкого торговца, любовь матери — все это не имеет здесь ровно никакого значения. Всякая защита, любая опека попросту исчезли. Мгновение — и он может превратиться в обезображенный труп и стать пищей для муравьев или рыб. Финбок ахнул, чувствуя, как ему больно сдавило грудь, и уткнулся лицом в колени. Гулкие удары сердца заполнили его слух. Время шло… а может, и нет. Он ничего уже не мог утверждать наверняка.
Когда люк наконец открыли, то в отсек упала желтая полоса света от фонаря. Снаружи царила ночь. Знакомый голос предостерег:
— Не приближаться! Если кто-то сделает шаг, то упадет с ножом в сердце. Гест Финбок! Подойди поближе. Да. Ты здесь. Поднимайся. Немедленно.
В дальнем углу трюма раздалось недовольное ворчание:
— Гест Финбок? Он с нами? Этот гнусный предатель, который заманил меня сюда запиской, подбросив ее на порог моего дома! Он даже подписал ее своим именем! Финбок, ты заслуживаешь смерти! Ты предал Удачный и Дождевые чащобы!
Поднимаясь по короткому трапу, Гест не только стремился поскорее оказаться на открытом пространстве и глотнуть свежего воздуха, но и убегал от плескавшейся внизу злобы. Пока он на четвереньках выбирался на палубу, вслед ему летели проклятия и угрозы. Два матроса захлопнули крышку люка, оборвав крики пленников. Он оказался у ног калсидийца. Убийца держал в руке фонарь и выглядел очень усталым.
— За мной! — рявкнул он и даже не стал проверять, повинуется ли Гест.
Тот потащился следом за мучителем в свою бывшую каюту.
Разворошенный гардероб Геста усеивал пол. Одежда была бесцеремонно перемешана с вещами Реддинга. Ящик с вином, сырами, колбасами и прочими деликатесами, столь заботливо собранный Реддингом, был наполовину опустошен, а липкая столешница свидетельствовала о том, что его содержимым уже попользовались. Постель на койке Геста была смята и перепачкана. Постель Реддинга оставалась нетронутой. Потрясение и утрата, вызванные смертью друга, снова захлестнули Геста, и он шумно вздохнул, но не успел ничего сказать: калсидиец резко повернулся к нему. Увидев свирепое выражение на его лице, Финбок поперхнулся и попятился.
— Приберись тут! — рыкнул калсидиец, после чего плюхнулся прямо в сапогах на койку Реддинга и откинулся на подушку. Глаза у него были полузакрыты, а лоб прорезали усталые морщины.
Гест застыл, молча уставившись на своего тюремщика, а тот проговорил:
— На самом деле ты мне больше не нужен. — Его обезображенные шрамом губы кривились и морщились при каждом слове. — Если ты будешь полезен, я могу оставить тебя в живых. Если же нет… — Он поднял руку — и в ней сверкнул нож. Калсидиец выразительно повел им в сторону Геста и ухмыльнулся.