Кровь и лед

Второй бросил край полотнища на пол и быстро расправил его, чтобы оградить койку от посторонних глаз. До прибытия мисс Найтингейл ампутации проводились прямо на глазах других пациентов. Однако женщина настояла на использовании тряпичных ширм, чтобы не только избавить соседей по палате от необходимости лицезреть во всех подробностях ужасную процедуру, возможно, ожидающую и их, но и предоставить оперируемому некоторую степень уединенности.

— Лейтенант только начал надиктовывать письмо родным. Вы можете начать с кого-нибудь другого?

— Элеонор, — позвал ее Француз, хватая за рукав. — Элеонор!

Она обернулась и увидела, что Ле Мэтр вытаскивает из-под матраса серебряный портсигар.

— Возьмите его!

Это был тот самый портсигар, который она видела в клубе «Лонгчемпс», куда они всей компанией поехали после скачек. На крышке была выгравирована зловещая эмблема их полка — череп, а под ним слова «или Слава».

— Передайте его моим близким. Умоляю! — попросил он, зажимая портсигар в руке девушки.

— Но… Я уверена, что однажды вы сможете передать им его лично, — ответила она.

— Мисс, мы должны выполнять свою работу, — сказал коренастый санитар.

Она положила портсигар в карман халата, и в этот момент к койке подошел седой хирург.

— Это что за препирательства? — рыкнул он, бросая убийственный взгляд на Элеонор. — Мы не можем возиться тут целый день! — Он рывком сорвал простыню с покалеченной ноги, произвел секундный осмотр раны и сказал: — Тейлор, подкладывайте брус.

Лопоухий дежурный взял деревянную колодку, коричневую от засохшей крови, и принялся подсовывать ее под ногу, подлежащую ампутации. Француз взвыл от адской боли.

— Смит, свяжите ему руки. А что до вас, — процедил хирург, обращаясь к Элеонор, — то не припоминаю, чтобы я давал разрешение всяким протеже мисс Найтингейл заходить в мои палаты.

— Но, доктор, я всего лишь…

— Если уж вы обращаетесь ко мне, то обращайтесь как «ваше преподобие доктор Гейнс».

Священник и врач в одном лице? Даже за то короткое время, что Элеонор прослужила в казарменном госпитале, она усвоила, что самых больших неприятностей следует ждать от христианских священников, совмещающих должность врачей. Несмотря на то что запасы хлороформа в лазарете были ограничены, его вполне хватило бы для тех пациентов, кому назначали ампутации, тем не менее набожные хирурги зачастую проводили операции без обезболивания. По их мнению, любая анестезия была недостойным новомодным изобретением, призванным утолять боли вопреки промыслу Господа, который ниспосылает их человеку в качестве испытания. Она повернулась к Французу, лицо которого, после того как ему задрали ногу, приняло темно-багровую окраску. Руки несчастного привязали веревками к металлическим царгам кровати, после чего Тейлор приложил к губам Ле Мэтра бутылку виски; большая часть спиртного просто стекла вниз по дрожащему подбородку, не попав в рот.

— Дайте ему ротовой предохранитель, — приказал доктор, завязывая на пояснице тесемки белого фартука.

Тейлор взял изжеванный лоскут толстой кожи и заложил его между зубов больного.

— Стисните покрепче, иначе можете откусить себе язык, — дал он совет.

Расположившись у изголовья кровати, Тейлор положил руки на плечи Ле Мэтра, успокаивающе похлопал того и приготовился.

— Отлично. — Врач взялся за приподнятую ногу. — Смит, будьте добры, держите другую ногу.

Смит всем весом навалился на правую ногу, одной рукой прижимая бедро, а другой — голень. Левая нога Ле Мэтра была вытянута на деревянной плахе, как шея индейки. Безмолвная от ужаса, Элеонор стояла в ногах кровати и наблюдала за доктором Гейнсом, который взял с каталки пилу с деревянной рукояткой для распиливания костей. Метнув на нее взгляд, хирург сказал:

— Если хотите, можете остаться. Сразу и приберетесь.

Но Элеонор и так уже приняла решение присутствовать при операции. Француз глядел на нее так затравленно, словно на кону стояла, ни много ни мало, вся его жизнь, поэтому она не имела права покинуть его в такой ответственный момент. Доктор Гейнс грубо поправил положение ноги, удостоверившись, что линия распила в нескольких дюймах над коленом приходится прямо по центру колодки, и зафиксировал конечность своей широченной лапищей. Затем приставил зазубренное полотно пилы к зеленовато-багровой коже — на ум Элеонор пришло неуместное сравнение со смычком и скрипичными струнами — и, глубоко вздохнув, сделал мощное поступательное движение.