Кровь и мёд

Последним усилием воли я вновь призвала узоры. Они оставались все так же сумбурны. Решительно – или скорее отчаянно – не сдаваясь, я стала их разбирать, ища хоть что-нибудь, что угодно, что помогло бы найти Этьена прежде, чем взойдет солнце. Я смутно слышала, как Ансель что-то тревожно бормочет, но не обращала на него внимания. Тяжесть в груди достигла предела. Каждый раз, когда я касалась любого узора, меня било под дых отчетливое ощущение… неправильности. Будто… будто это были вовсе не мои узоры. Но это было нелепо, попросту невозможно…

И вдруг среди золота блеснуло что-то белое.

Стоило мне коснуться одной-единственной белой нити, как та ожила – обвилась меж моих пальцев, вокруг запястья, вокруг локтя, – и шестое чувство обострилось до кристальной ясности. Наконец-то. С облегчением выдохнув, я снова посмотрела на восток, подсчитывая, сколько времени у нас осталось.

– В чем дело? – спросил встревоженный Ансель.

– Я его нашла.

Не говоря больше ни слова, я бросилась в лес, следуя за белым светом. Наперегонки с восходом. Остальные кинулись за мной, и ворона с возмущенным карканьем сорвалась с ветки. Все вокруг засыпало снегом. Преисполнившись надежды и новых сил, я не удержалась от улыбки.

– Где он? – крикнула Исме, едва поспевая за мной.

– А как он работает? – Габи быстро ее обогнала. – Этот твой… узор?

Ансель споткнулся о корень и чуть не отсек себе голову веткой.

– Почему получилось только теперь?

Я не слушала их, не думала о боли в груди и мчалась все дальше. У нас наконец-то появилась возможность – подлинная возможность заключить этот союз. Белый узор продолжал пульсировать, подводя меня все ближе к победе, и я уже едва сдерживалась, чтобы не закричать от радости. Ля-Вуазен не ждала, что я найду Этьена, но я докажу, что она ошибалась. Докажу, что все они ошибались.

Моя уверенность слегка пошатнулась, когда деревья поредели и впереди показались палатки лагеря крови.

– Он… он здесь? – Раскрасневшаяся и запыхавшаяся Исме лихорадочно огляделась. – Где? Я его не вижу.

Я сбавила шаг, наблюдая, как узор вьется по лагерю меж костровых ям и клеток, мимо Коко и Бабетты, вниз по склону прямо…

Прямо к нашей палатке.

Спотыкаясь, я повернула за угол и остановилась. Узор исчез в облаке сверкающей белой пыли, и я похолодела. Крик Исме подтвердил то, что я уже поняла и сама.

На шесте нашей палатки висел труп юноши с золотисто-каштановыми волосами.

Дурак

Рид

– Э…

– Тулуз удивленно посмотрел на меня следующим утром, держа в зубах багет. Он поспешно откусил кусок, прожевал его, проглотил – и подавился. Тьерри похлопал его по спине, тихо смеясь. Я до сих пор не слышал, чтобы он произнес хоть слово.

– Повтори-ка?

– Твоя татуировка, – выдавил я, чувствуя, как от смущения у меня краснеет шея. Прежде мне никогда не приходилось заводить друзей. И даже просто знакомиться с людьми поближе. Селию и Жан-Люка я просто знал всю жизнь. Что до Лу… скажем так, в наших отношениях неловких молчаний не было никогда. Лу всегда находила что сказать. – Что она означает?

Черные глаза Тулуза все еще слезились.

– Сразу переходишь к личным вопросам, да?

– Она все-таки у тебя на лице.

– Touché. – Тулуз улыбнулся, и изображение на его щеке исказилось. Это была маленькая золотая роза. Она блестела металлом. Когда я присел поесть рядом с Тулузом и его братом, первым делом заметил именно эту татуировку. И тут же спросил о ней. Шея у меня все еще пылала. Может, и не стоило спрашивать о подобном. Может быть, это слишком… личное. Но откуда же мне знать? Тулуз ведь вывел эту розу прямо у себя на щеке.

Мадам Лабелль по другую сторону костра завтракала кантальским сыром и соленой ветчиной вместе с Зенной и Серафиной. Она определенно надеялась завести дружбу с ними и ждала того же от меня с Сен-Мартенами. Ее попытки были приняты куда радушнее – Зенна наслаждалась ее похвалами, распуская перья как павлин. Даже Серафина, похоже, невольно радовалась такому вниманию. Позади них ругался Бо – Деверо заставил его помогать с лошадьми, и, судя по всему, принцу не повезло ступить в навоз.

Что ж, утро могло выдаться и похуже.

Слегка смилостивившись, я снова посмотрел на Тулуза и Тьерри.

Когда прошлой ночью они вернулись в янтарную повозку, я притворился, что сплю. Меня разрывали сомнения. Замысел мадам Лабелль до сих пор был мне не по вкусу – изображать дружбу было просто вероломно. Но если это вероломство могло победить Моргану и помочь Лу, я готов был притворяться. И терпеть колдовство тоже.

Я мог подружиться с любым, кто использовал его здесь.

Тулуз выудил из кармана колоду и бросил одну карту мне. Я безотчетно ее поймал. Жирными мазками черного, белого и золотого цвета на карте был изображен мальчик, стоящий на скале. В руке он держал розу. У ног его стояла собака.

Сначала я чуть не отпрянул. Церковь не терпела карт Таро. Годы назад Архиепископ посоветовал королю Огюсту запретить их во всем королевстве. Он говорил, что гадание на Таро высмеивает всеведение Господне. Говорил, что тем, кто промышляет подобным, суждено гореть в аду.