Кровь и песок

Впереди, размахивая палками и выкрикивая приветствия Святой Деве, бежали посреди улицы оборванные мальчишки. За ними следовали растрепанные, нищенски одетые женщины; радостно озираясь вокруг, они гордо шествовали под любопытными взглядами городской знати по улице Сьерпес, в самом центре Севильи, куда редко заглядывали в обычное время.

В эту чудесную ночь они мстили за свою нищету, они кричали в окна кафе и клубов, где собрались богатые бездельники:

– Вот идут макаренцы! Смотрите все на лучшую в мире! Да здравствует Святая Дева!

Некоторые женщины тянули за руку захмелевших, повесивших головы мужей. Домой! Но нетвердо стоящий на ногах макаренец сопротивлялся, отругиваясь и дыша винным перегаром:

– Отстань, жена. Должен же я спеть песенку смуглянке!

Прокашлявшись и поднеся руку к горлу, он устремлял взор на статую и хрипло затягивал песню, которая тонула в оглушительном, нестройном гуле труб, барабанов и голосов. Безумие захлестнуло узкую улицу, можно было подумать, что пьяная орда идет на приступ. Сотни голосов распевали на все лады. Вокруг носилок со статуей толпились бледные, потные, едва державшиеся на ногах парни, без шляп, в расстегнутых жилетах, и умирающими голосами тянули саэту, цепляясь за плечи товарищей. По пути к улице Сьерпес на тротуарах Кампаны валялись распростертые тела макаренцев, павших в славном походе.

В дверях одного из кафе стоял Насиональ. Он пришел вместе со всем семейством посмотреть процессию братства. «Предрассудки и отсталость!» Однако следуя обычаю, он каждый год присутствовал при захвате улицы Сьерпес буйными макаренцами.

Насиональ немедленно узнал Гальярдо по его стройной фигуре и характерному для каждого тореро изяществу, которого не могла скрыть даже инквизиторская хламида.

– Хуанильо, вели процессии остановиться. Тут в кафе сидят иностранцы, им хочется получше рассмотреть Макарену.

Носилки со священной ношей замерли неподвижно. Музыка заиграла один из тех бравурных маршей, какими обычно развлекают публику перед боем быков, и тут невидимые носильщики стали в такт музыке переступать с ноги на ногу, раскачивая платформу из стороны в сторону и прижимая зрителей к стенам домов. Святая Дева вместе со всеми своими драгоценностями, цветами, светильниками и тяжелым балдахином заплясала под звуки веселой музыки. Этот тщательно подготовленный номер был предметом особой гордости макаренцев. Все парни квартала, вцепившись в края площадки, раскачивались вместе с ней и орали во все горло, восхищаясь этим чудом ловкости и силы:

– Пусть смотрит вся Севилья!.. Вот так здорово! Только макаренцы способны на это!

И когда музыка умолкла и носилки остановились, раздался оглушительный возглас – непристойный и богохульный, но вызванный чистосердечным восторгом. Кто-то пожелал здравствовать святой Макарене, святейшей, единственной, которая может и то и это лучше всех известных и неизвестных ему дев.

Братство продолжало свое триумфальное шествие, теряя павших бойцов на каждой улице и в каждой таверне. Восходящее солнце застало процессию далеко от ее прихода, на другом конце Севильи. Утренние лучи заиграли на сверкающем убранстве статуи и осветили мертвенно-бледные лица участников празднества. Весь кортеж, застигнутый рассветом, походил на толпу распутных гуляк, расходящихся после оргии.

Неподалеку от рыночной площади носилки были брошены посреди улицы, и вся процессия разошлась по ближним кабакам «пропустить утренний стаканчик», заменив на этот раз местное вино крепким агуардьенте[48] из Касадьи-и-Руте. Белые туники братьев превратились в грязные тряпки, покрытые отвратительными пятнами. Перчатки были растеряны. За углом один из кающихся, изогнувшись дугой и опираясь на погасший факел, шумно освобождал свой переполненный желудок.

От блестящего иудейского воинства уцелели только жалкие остатки; можно было подумать, что оно возвращается после разгрома. Капитан еле плелся, шатаясь из стороны в сторону; сломанные перья свисали на его серое лицо, но он старательно оберегал свое славное одеяние от чужих рук. Честь мундира превыше всего!

Гальярдо покинул процессию вскоре после восхода солнца. Хватит и того, что он сопровождал Святую Деву в течение всей ночи, и, уж конечно, этого она ему не забудет. Последние часы фиесты, продолжавшейся до полудня, когда Макарена возвращалась в церковь Святого Хиля, были самыми тяжелыми. Выспавшиеся, свежие и трезвые, зрители издевались над грязными и пьяными после всенощного бдения братьями, которые были смешны в своих капюшонах при свете солнца. Нехорошо, если увидят, как матадор поджидает этот пьяный сброд у дверей кабака.

Сеньора Ангустиас встретила сына в патио и помогла ему освободиться от облачения. Гальярдо нужно было хорошо отдохнуть после того, как он исполнил свой долг перед Святой Девой. В воскресенье предстояла коррида – первая после его несчастья. Проклятое ремесло! Никогда не знаешь отдыха, да и бедные женщины недолго пожили спокойно – снова начинаются тревоги и страхи.