Кровь и песок

Всю субботу и воскресное утро матадор принимал визиты восторженных поклонников, приехавших в Севилью из других городов на ярмарку и праздничные корриды, назначенные в дни Страстной недели. Все радостно ему улыбались, уверенные в новых успехах:

– Поглядим, каков ты! Любители надеются на тебя. Как ты себя чувствуешь?

Гальярдо не сомневался в своих силах. За время, проведенное в деревне, он очень окреп. Теперь он чувствовал себя таким же сильным, как до ранения. Правда, когда он охотился в Ринконаде, он ощущал в раненой ноге небольшую слабость, напоминавшую ему о несчастном случае. Но замечал он ее лишь после больших переходов.

– Сделаю все, что могу, – ронял Гальярдо с напускной скромностью. – Надеюсь, все будет хорошо.

Тут вмешивался дон Хосе, как всегда слепо верящий в своего кумира:

– Ты будешь хорош, как роза… как ангел. Считай, что все быки у тебя в кармане!

Поклонники Гальярдо, позабыв на время о корриде, принялись обсуждать новость, облетевшую весь город.

Среди лесистых гор, в провинции Кордова, гражданская гвардия обнаружила разложившийся труп с размозженной головой, почти начисто снесенной выстрелом в упор. Опознать труп оказалось невозможно, но, судя по одежде и карабину, это наверняка был Плюмитас.

Гальярдо слушал молча. С того дня как бык поднял его на рога, он ни разу не видел разбойника, но хранил о нем добрую память. Батраки с фермы рассказывали, что в то время, когда матадор боролся со смертью, Плюмитас дважды заходил в Ринконаду справляться о его здоровье. Потом, когда Гальярдо жил с семьей в имении, пастухи и работники часто сообщали ему тайком, что Плюмитас, повстречав их на дороге и узнав, что они из Ринконады, передавал привет сеньору Хуану.

Бедняга! Гальярдо с грустью вспоминал его предсказания. Его убили не жандармы. Его подстрелили во время сна. Он пал от руки своих, от руки какого-нибудь «любителя», одного из тех, что идут за тобой по пятам, снедаемые стремлением к славе.

В воскресенье сборы на корриду были еще тягостнее, чем обычно. Кармен старалась казаться спокойной и даже присутствовала при том, как Гарабато одевал маэстро. Она болезненно улыбалась, притворялась оживленной и радостной – и ясно видела, что муж тоже скрывает свою тревогу под принужденным весельем. Сеньора Ангустиас бродила возле дверей, чтобы еще хоть разочек взглянуть на своего Хуанильо, словно боялась потерять его навсегда.

Когда Гальярдо, надев головной убор и перебросив плащ через плечо, вышел в патио, мать, заливаясь слезами, бросилась ему на шею. Она не произнесла ни слова, но прерывистые вздохи выдавали ее мысли. Выступать первый раз после несчастья и на той же арене, где он был ранен… Все суеверия, жившие в простой душе этой женщины, восставали против такой неосторожности. Ах, когда только он бросит эту проклятую работу! Разве у него еще мало денег?

Но тут вмешался зять, как непререкаемый судья во всех семейных делах. Полно, мамита, что тут особенного. Такая же коррида, как все. Нужно оставить Хуана в покое и не расстраивать его перед самым выездом своими причитаниями.

Кармен держалась мужественнее. Она не плакала, проводила мужа до дверей, старалась подбодрить его. Теперь, когда после страшной беды возродилась былая любовь и они с Хуаном жили спокойно и так любили друг друга, она не могла поверить, чтобы новое горе разрушило ее счастье. Рана Хуана была делом рук божьих: бог часто творит добро под видом зла, он хотел соединить их дорогой ценой. Хуан сегодня будет бить быков как всегда и вернется живой и невредимый.

– Желаю удачи!

Взглядом, полным любви, она проводила удалявшуюся карету, за которой бежала ватага мальчишек, восхищенных зрелищем сверкающих плащей. Оставшись одна, бедная женщина поднялась к себе в комнату и засветила лампаду перед статуэткой Божьей Матери, дарующей надежду.

Насиональ сидел рядом с маэстро, мрачный и нахмуренный. Сегодня был день выборов, но никто из его товарищей по квадрилье не знал об этом. Народ говорил только о смерти Плюмитаса и о бое быков.

Полдня бандерильеро провел вместе с товарищами из комитета, «работая ради идеи». Проклятая коррида помешала ему выполнить долг гражданина и привести к урнам нескольких друзей, которые без него так и не пойдут голосовать. Только «люди идеи» поспешили туда, где проходило голосование, а в городе как будто и не слыхали о назначенных выборах. На всех перекрестках стояли кучками отчаянно спорившие люди. Но спорили они только о бое быков. Что за народ! Насиональ с возмущением вспоминал, как мошенничали и нарушали закон враги, пользуясь этим равнодушием. Дон Хоселито, с жаром истого трибуна протестовавший против несправедливости, был брошен в тюрьму вместе с другими. Бандерильеро хотел было разделить их муки, но вынужден был покинуть друзей и, надев роскошный наряд, отправиться к своему маэстро. И такой произвол останется безнаказанным? И народ не восстанет?

На одной из улиц, прилегающих к Кампане, тореро увидели огромную толпу. Люди, словно взбунтовавшись, кричали и размахивали палками. Полиция с саблями наголо теснила толпу, отбиваясь от палок оружием.