Кровь и песок

Наконец из пасти быка хлынула кровь, ноги его подогнулись; он упал, но не опустил голову, как будто собираясь снова вскочить и броситься в бой. Пунтильеро подбежал к быку, стремясь поскорее с ним покончить и вывести маэстро из затруднения. В то же время Насиональ, незаметно нажав на шпагу, вонзил ее по самую рукоять.

Зрители солнечной стороны, от которых не укрылся этот маневр, вскочив на ноги, разразились яростными протестами:

– Мошенник! Убийца!..

Они негодовали, вступаясь за бедного быка, словно тот не был так или иначе обречен на смерть. Насионалю грозили кулаками, обвиняя его в страшном преступлении, и в конце концов бандерильеро пришлось, опустив голову, скрыться за барьером.

Гальярдо тем временем направился к председательской ложе с обычным приветствием. Наиболее верные сторонники провожали его хотя и громкими, но довольно жидкими аплодисментами.

– Ему не повезло, – говорили они с верой, недоступной разочарованиям, – зато какие точные удары! Тут уж никто не станет спорить.

Матадор ненадолго задержался возле мест, где сидели самые ярые его приверженцы, и, опершись на барьер, постарался оправдаться. Бык никуда не годился: с ним невозможно было показать настоящую работу.

Поклонники во главе с доном Хосе соглашались – они и сами так думали.

Большую часть корриды Гальярдо провел между барьерами. Все его объяснения были хороши для публики, но сам он в глубине души испытывал жестокое сомнение и неведомое ему доныне неверие в свои силы.

Быки казались ему гораздо более крупными, чем обычно, наделенными какой-то «двойной жизнью», – они не хотели умирать. Раньше они падали под его ударами с легкостью, похожей на чудо. Несомненно, ему подсунули самых зловредных быков из всего стада, чтобы осрамить его. Все интриги врагов!

В самых глубоких тайниках его сознания копошилось другое подозрение, но он не хотел к нему прислушиваться, не хотел извлекать его из темных глубин. Рука матадора как будто становилась короче в тот момент, когда вытягивалась вместе со шпагой для удара. Раньше она достигала затылка быка с быстротой молнии, теперь проходила бесконечный путь в опасной непреодолимой пустоте. Ноги тоже стали другими. Казалось, они жили собственной жизнью, независимой от остального тела. Напрасно, напрягая всю волю, он приказывал им стоять неподвижно и твердо. Они не слушались. Казалось, они сами видели опасность и с необычайной ловкостью отскакивали в сторону, едва их касалась струя воздуха, несущаяся перед быком.

Весь стыд поражения, всю ярость, вызванную собственным малодушием, Гальярдо обращал против публики. Чего хотят эти люди? Чтобы ради их развлечения он дал себя убить? Безумная отвага оставила достаточно следов на его теле. Ему незачем показывать свою храбрость. Если он чудом остался в живых, то только благодаря божьему провидению да молитвам матери и своей бедняжки жены. Он видел костлявое лицо смерти ближе, чем кто бы то ни было, и лучше всех знает, чего стоит жизнь.

«Думаете, вам удастся посмеяться надо мной!» – мысленно говорил он, разглядывая толпу.

Теперь он будет убивать быков так же, как большинство его товарищей. Один раз хорошо, другой раз плохо. В конце концов, работа тореро – это ремесло: выбился на первое место – теперь главное остаться в живых, избегая опасности, как удастся. Нечего лезть на рога ради того, чтобы люди чесали языки о твоем бесстрашии.

Когда пришла очередь Гальярдо убить второго быка, он настолько проникся этими размышлениями, что почувствовал прилив спокойного мужества. Ни одна тварь теперь ему не страшна! Он сделает все возможное, чтобы избежать рогов.

Выйдя навстречу зверю, матадор бросил гордый клич, сопровождавший лучшие его выступления: «Все с арены!»

По толпе пробежал радостный шепот: «Гальярдо сказал: «Все с арены!» Сейчас он покажет, на что он способен».

Однако ожидания публики были обмануты. Насиональ по-прежнему шагал за маэстро с плащом через руку. Чутьем старого бандерильеро, привыкшего к тщеславным выходкам матадоров, он уловил театральную фальшь гордого приказа.

Гальярдо, остановившись на изрядном расстоянии от быка, развернул мулету и начал размахивать ею с некоторой опаской и не приближаясь к быку ни на шаг; плащ Себастьяна все время развевался рядом.

Застыв на мгновение перед мулетой, бык дернул головой, словно собираясь броситься, но остался на месте. Матадор, обманувшись его движением, проявил излишнее проворство и сделал несколько шагов, вернее прыжков, назад, удирая от быка, который и не нападал на него.

Этим ненужным отступлением Гальярдо поставил себя в смешное положение, – в публике послышались хохот и возгласы удивления. Раздалось несколько свистков.

– Беги, а то забодает! – иронически выкрикнул кто-то из зрителей.

– Баба! – женским голосом пропищал другой.