Кровь и слезы Луганска

 — Вот вам печенье красивое, вот вам варенье различное. Ешьте да нахваливайте. А хвалить будете, так и работать не надо. Берите все, сколько хотите. А сам смеется про себя: "Берите, берите, с лихвой вернете, а кто не вернет, будет мне в ноги кланяться". И не успели оглянуться люди, как глянь: заводы его, фабрики его, электростанции его, пароходы его. От варенья его ста сортов болеть стали, а от печенья красивого и вовсе умирать. Глядит вокруг себя Плохиш и радуется: "Вот все мое, еще людей бы в кандалы заковать". Ждет, когда сильных, настоящих людей мало останется. А кто правду сказать хочет, на того сразу шуты и лицедеи набрасываются, смеяться начинают, дураком называют. И вот дождался Плохиш, когда вокруг остались лишь одни отравленные, да засмеянные. И крикнул:

— Собирайтесь войска мои, машите знаменами да бейте в барабаны! Пришло время наше фашистское!

 И двинулись полчища грозные убивать людей. Просто так убивать, потому что хочется. И вот тюрьмы полны, да каторги забиты. Да забыл Плохиш про главную Тайну Красной страны. Что не один там Мальчиш-Кибальчиш, что много их. Вдруг прямо из-под земли появились они. Немного их было, но встали они стеной железной. И крикнули они:

 — Эй, русские! Эй, советские! Эй, красные! Долго ли вы спать будете?

 Испугался Плохиш, да как закричит на весь свет:

 — Откуда же вы беретесь, окаянные? Так только в сказках бывает! — и побежал, подушку искать.

 И потянулись к ним со всех сторон света настоящие люди. Кто из лесов дремучих, кто из степей широких, кто с гор спустился, кто из-за моря приехал. Кто черную бомбу собой нес, кто снаряд белый. Кто связку винтовок, кто горсть патронов. Кто кирпич красный, кто бинт белый.

 Дедушка замолчал и снова пошевелил палкой в костре. Россыпью взлетели искры в звездное небо.

 Мальчишки долго ждали, а потом не выдержали:

 — А где конец сказки-то?

 Он усмехнулся в бороду и сказал:

 — А не дожили мы еще до него.

 — Как это?

 — А отцы ваши где? А где братья старшие?

 — На войне, буржуинские полчища бьют! — закричали хором мальчишки.

 Кивнул в сторону самой темени дедушка. Оглянулись мальчишки. Полыхало там вдали за глубокой рекой да за темным лесом зарево.

 И сказал вдруг самый маленький, который еще в школу не ходил:

 — Деда, а ведь ты и есть Мальчиш-Кибальчиш!

 Засмеялся дедушка, снял старую буденовку, надел ее на голову мальчиша:

 — Нет, теперь это ты!

Старый, Малый, Барса и Сильвер

Здесь ночь падает, точно штора. Кто-то дергает за веревочку — все, стемнело на щелчок.

 Сильвер вернулся в блиндаж, положил «калаш» на нары. Первым делом развязал шнурки и кое-как стянул берцы. Потом бросил носки на ботинки и с наслаждением пошевелил пальцами. Вот он, кайф-то. Босые ноги. Откинулся на стенку, прикрыл глаза. Теперь бы еще в душ.

 Душ, конечно, был оборудован. Обычная пятидесятилитровая бочка. Днем, когда температура доходит до сорока, вода нагревается, можно постоять под горячей водой минут десять. Вчера так и отдыхали всем отделением по очереди. А сегодня чего-то укропы разбушевались — мина за миной по позициям.

 Сильвер лег на нары. Почесал правое бедро. Шрам зудел.

 Вот поэтому и Сильвер, что хромал.

 Он вытянулся на досках, накрытых коричневыми спальниками. Потянулся. Закрыл глаза и уснул.

 Во сне он поехал домой, в Одессу. Таможня и погранконтроль были почему-то прямо на вокзале. Сильвер развернулся и пошел к пешеходному мосту. Оттуда вышел на Водопроводную улицу и поехал домой, в Люстдорф. Дома он не был уже четыре года и его квартира была уже не его. И, когда он постучал в дверь, когда ему открыли, когда он шагнул внутрь, его арестовали сотрудники СБУ. Они удивленно спросили: «Сильвер, а ты чего в сепарской форме?» На пиксельной руке его краснел флаг Новороссии. Он не успел ответить, как сбушники дружески ткнули его кулаком по ребрам.

 Он проснулся. Кто-то прижался к его спине.

— Кто? — хрипло спросил он, вырываясь из сна.

— Барса.

 Глаза у Барсы зеленые. И платиновая челка на правую бровь. А улыбается она левой щекой. Она — снайпер и корректировщик. Одно другому не мешает. Одно другое дополняет.

— Двигайся, — сказала Барса и обняла Сильвера.

— Ты чего? — буркнул командир.

— Ничего, — и она ткнулась ему в шею.

 Заверещали цикады. Коротко ударил пулемет. В ответ уебала гаубица. Зазвенел котелок на самодельном столике.

— Женщина, я спать хочу.

— А я тепла хочу, — упрямо ответила она и сильнее прижалась к нему.

 Он повернулся на спину, вздохнул:

— Ты же ни с кем, сама говорила!

— Когда?

— Вчера.

— Когда был жив Старый?

 Старый погиб в одиннадцать сорок три вчерашнего дня. Зевнул, пошел отлить и мина прилетела. Оттащили, конечно, то, что осталось, потом пообедали и заняли позиции.

— А сейчас я подумала, что ты мой, — она потянула за язычок молнии маскхалата.

— Там тельняшка, — ответил Сильвер, присел, стащил куртку, а потом тельняшку. Повернулся к ней, полуголый, и поцеловал в нос.