Кровь и слезы Луганска

 Познакомился Боцман с Хохлом, как ни странно, в библиотеке. Тогда Боцмана только перевели в ИК-23, попал он на карантин, потом в третий отряд, где и жил Хохол, потом уже во второй перевели. В библиотеке были отрядные дни. То есть, раз в неделю зеки одного отряда могли туда приходить, если хотели. Телевизор Боцман презирал, предпочитая читать. Вот тогда они с Хохлом и разговорились. На неделю можно было взять пять книг. Читать, конечно, из новинок было нечего. Зато было много классики. От Жюля Верна до Мельникова-Печерского. Вот четыре книги "На горах" и "В Лесах" Боцман уже взял и думал, что бы еще подобрать. Как-то глаз не цеплялся ни за что.

 — Вот эту возьми, — Хохол неожиданно вынырнул из-за стеллажа и протянул Боцману книгу.

 "Белые и черные". Александр Котов.

— Это шо? — не понял Боцман.

— Книга. В шахматы можешь?

— Да я больше в буру там...

— Бура для малолеток. Шахматы для королей.

 И ушел.

 Мельникова-Печерского пришлось продлить еще на пару недель, впрочем, библиотекарь по этому поводу не переживал. Гораздо большей популярностью у контингента пользовались женские романы, а не русская и мировая классика.

 Боцман зачитался книгой про русского чемпиона по шахматам. Странные, какие-то магические, волшебные слова — эндшпиль, испанская партия, сицилианская защита, ферзевый гамбит — завораживали, манили, колдовали. За ними скрывалась невиданная для Боцмана свобода: тихий закат над штилевым морем, пальмы, ром, влажные глаза мулаток, треск падающего сейшельского ореха...

 Через несколько дней Боцман пришел к Хохлу и попросил его научить играть в шахматы. Хохол согласился, но не успел. Сначала его перевели в другой отряд, а потом началась война.

— Хохол, нам пиздец, — повторил Боцман. — Тикать надо.

 Что-то очень большое разорвалось на плацу колонии.

— Надо, — согласился Хохол. — Но куда? И как?

— Да похер как, главное выбраться, я уже третьи сутки, кроме воды, ничего не жрал!

— Слушай, Боцман, — по нам лупят со всех сторон. Украинцы, сепары, какая разница? Наверняка зона окружена, на рывок пойдем, нас сразу пехота положит в лоб и мама, не горюй. Сечешь?

— Секу... И шо робыть?

— Рокировку.

— Не понял? Это как в шахматах?

— Типа того. Ты трупы рексов видел здесь?

— Не...

— Жаль. Я тоже. Можно было бы переодеться.

— Так они съебались же все.

— Ну мало ли... Курить есть?

 Боцман полез в карман, достал мятую пачку "Беломора", в ней оставались пять папирос.

 Закурили прямо в коридоре. Неделю назад за такое их бы отправили в ШИЗО.

 Пробегавший мимо молодой совсем зек резко остановился, учуяв табачный дым:

— Пацаны, дайте тягу.

— Пацаны сиську на параше сосут у дядек со стажем. Нахуй пошел.

 Страшный, холодный, льдистый взгляд Хохла ударил по лицу пацаненка и того просто сдуло из коридора.

— Шо вот ты так? — сказал Боцман, но его слова заглушил очередной разрыв.

— Га?

— Шо вот ты так, — стряхнул с головы пыль штукатурки Боцман. — Шо беспределить? Дали бы по тяге пацану...

— Мне эта тяга нужнее, — коротко бросил Хохол. Приподнялся, встал, отряхнул колени, подошел к лежащему осужденному. Ноги того были сплющены и перемотаны красной тряпкой, когда-то бывшей белой простынью с фиолетовой печатью на углу.

— Держи, браток, — раненый, не открывая глаз, зачмокал губами, втянул мокрый мундштук в рот. Затянулся, задержал дыхание. Закашлялся. Попытался повернуться, не смог, затих, тяжело дыша.

 В этот момент началась тишина. Впрочем, это все, даже Хохол, сразу и не поняли. Еще один промежуток между разрывами — подумаешь, стоит ли обращать внимание? Но еще минута за секундой, и ватная тишина глухо наваливалась на оглохшие уши. Пахло гарью и кровью.

— Говоришь, был пиздец? — медленно сказал Хохол.

— Ну...

— Вот сейчас пиздец начнется. Настоящий.

— Да ладно тебе, Хохол, шо вот ты все время...

— Боцман, ты откуда?

— Я? С Енакиево, а шо?

— А я с Лутугино. Меня там все... Будешь жив, доберешься, найдешь пацанов, они меня грели, я им помогал словом, расскажешь, что тут было. Буду я жив, наведаюсь к тебе. Есть кому рассказать?

— Да ты шо, Хохол, да у меня там кожна собака знает, шо це Боцман, да я...

 Распахнулась входная дверь. В косых лучах света, падавших сквозь пыль и дым, появились фигуры. Как в голливудском кино. Каски, автоматы, бронежилеты. Они светили фонариками по лицам и телам заключенных. Не орали, не били, просто шли, аккуратно перешагивая через тела раненых, живых и умерших. Они заглядывали в комнаты, резко водя стволами. А когда дошли до конца коридора, наверное, старший из них, крикнул:

— Чисто!

 Боцман и Хохол рефлекторно повернули головы на крик. Увидели каким-то странным, обострившимся зрением черные отверстия в дулах автоматов. Или в штурмовых винтовках? Или... Да какая разница, если из этих дыр на тебя смотрит смерть разнообразного калибра.

— Граждане заключенные!

 Хохол и Боцман повернули головы обратно, к входу. Там стоял, широко расставив ноги, какой-то военный с мегафоном возле лица.

— Граждане заключенные! Путинские наемники, российские войска и донбасские террористы двое суток обстреливали вашу колонию с целью уничтожения отбросов общества, как они заявляли.