Кровь и свет Галагара

Через несколько афусов подгоняемый Вац Ниулом, он вылетел на берег, последние керпиты преодолев бегом по колено в воде. Им здорово повезло: как раз в том месте, где цурбон атаковал их плот, начиналась протянувшаяся до самого берега отмель, покрытая крупной галькой. Повезло и в другом отношении: цурбону вперед подвернулась несчастная чиюга. Вцепившись в нее, речное чудовище ушло в глубину, оставив на поверхности быстро растаявший кровавый след. А тем временем Нодаль, оседланный Вац Ниулом, уже шагал по отмели, опираясь на свою дубину.

Очутившись на берегу, славный витязь сразу же скинул с себя всю одежду, снял с шеи мешочек с кресалом (счастливая предусмотрительность опытного бродяги) и знаками показал своему товарищу, что надо развести огонь. Они находились на краю Хабрейского леса, где не было недостатка в хворосте, и вскоре пред ними заполыхал хороший костер. Вац Ниул последовал примеру Нодаля, чтобы просушить одежду и скорее согреться, но видно согреться никак не мог. Во всяком случае, когда Нодаль взял его за плечо и повернул к себе спиной, желая «поговорить», бедняга дрожал как габалевый лист.

— Хороший был цурбон? — вывел славный витязь на худенькой спине своего съежившегося спутника.

— Зубы — с палец, — зябко начертил он в ответ.

— Нам повезло, — заметил Нодаль.

— Да. Чиюгу жалко.

— И мешок.

— Да.

— Что будем есть?

— Лес накормит.

— Заночуем здесь?

— Здесь.

— На рассвете — в путь?

— На рассвете.

Вац Ниул все не переставал трястись, и «разговор» как-то не клеился. Лишь когда высохла одежда и оба смогли прикрыть наготу, дрожь его мало-помалу унялась. Поужинав печеными на углях золотистыми крупными гасалабами, собранными Вац Ниулом неподалеку, они устроились на ночлег прямо возле костра. Перед сном Нодалю вновь захотелось «поболтать», и он долго старательно описывал на спине у сладко спящего Вац Ниула лавку своего приятеля в одном из торговых кварталов Сарфо. Связки ароматного лиглона, свисающие с потолочных балок; ларь, наполненный зернами жерфа; сушеные кружочками желтые фьулты; овальные окна, золотистый свет, чистые лестерцовые половики повсюду…

Много — не скажу тебе в точности, сколько — дней спустя, пройдя через темный Хабрейский лес, миновав необъятные степи, желтыми тропами, белыми тропами, берегом Океана, пробравшись сквозь каменную паутину Набира и заросли сабирника на берегу извилистого Сара, ступим вслед за Нодалем и его маленьким спутником на знаменитый Сарфоский мост, чья крутая брабидная дуга, перекинувшись через реку, склоняется к самым городским воротам.

На мосту некогда начиналась торговля, коей славился окрест веселый Сарфо. Нет, конечно, солидные продавцы поджидали покупателей в городе возле своих лавок. А здесь шумно толпились вдоль высоких каменных перил разные мелкие сошки: продавцы певчих птиц с гроздьями плетеных клеток, наполненных щебетом, треском и свистом; менялы, бойко считавшие олы в своих деревянных лотках; укротители стриклей и огнеглотатели; непременный акробат, кувыркавшийся на перилах в самом высоком месте и обиравший зевак, жаждущих поглазеть, как он прыгнет отсюда в реку…

Но так было в прежние времена, а теперь, когда Нодаль и Вац Ниул шагали по мосту в Сарфо, им не встретилось почти ни одной живой души. Только крестьянин какой-то с узелком на палке обогнал на подъеме, да у самых ворот промчался мимо всадник на черном гаварде, едва не сбив их с ног.

Нодалю было известно, что в родных его местах хозяйничают криане, но, верно, и он изумился бы картине полусмерти, открывавшейся при въезде в тсаарнскую столицу имеющему глаза и уши.

Ведь именно в те худые времена неведомый бродячий певец сложил печальную песню:

Ослепительно красивый,
Многоокий, многоустый,
Город тысячи желаний,
Исполняющихся вмиг,
Отчего молчишь в тумане
И в глазницах окон пусто?
Кто со злобою глумливой
К очагам твоим проник?

Ну, и так далее. А между тем, славный витязь и его спутник побрели по главной улице и вышли на базарную площадь. И здесь обычного оживления и шума — как не бывало. Но торговля шла помалу и на площади, и в прилегающих домах. Вац Ниул, следуя точным указаниям, отыскал одну, другую, третью лавку, некогда принадлежавшие добрым друзьям Нодаля. Однако ни в одной, ни в другой, ни в третьей никто не встретил их с распростертыми объятьями. Повсюду копошились незнакомые агары и слышна была только крианская речь. Отовсюду их гнали, по истрепанной бедной одежде принимая за нищих бродяг.

Наконец, оставив бесполезные поиски, они присели на каменную скамью посреди худосочного базара и обменялись несколькими словами о том, как хорошо было бы согреться, умыться и подкрепиться. Кто бы мог подумать, что родной город окажется настолько чужим и всего этого им не получить, кроме как за плату.