На высоких обезлюдевших крепостных стенах и на крыше княжеского терема лежал толстый слой снега, а за стенами на берегу Днепра виднелись простые деревянные дома – городище Подол. Никогда еще мне не доводилось бывать в таком заброшенном месте.
Как только Амадео проник в деревянное жилище правителя-европейца и как следует рассмотрел литовца, платившего хану дань в обмен на трон, он заторопился в монастырь. Воспользовавшись вампирским умением сливаться с тенями и сбивать с толку тех, кто замечал ненароком, как он крадется вдоль земляных стен, Амадео проскользнул внутрь. Я все время держался рядом, но не считал нужным вмешиваться или давать наставления. Я пришел в ужас, ибо монастырь оказался бесконечно хуже, чем представлялся мне в его горячечных видениях.
Он молчал и с горечью взирал на келью, где на столах стояли горшочки с краской, – здесь он писал свои иконы. Он увидел длинные земляные коридоры, где молодым послушником раздавал заживо погребенным пищу и воду.
Наконец Амадео вышел и, весь дрожа, приник ко мне.
Я бы погиб в земляной келье, – прошептал он, глядя на меня, словно умоляя понять важность сказанного.
Его лицо исказилось от боли, и он, поспешно отвернувшись, спустился к полузамерзшей реке в поисках отчего дома. Найти его не составило труда. Каково же было удивление смущение его домочадцев, когда на пороге их нищего дома возник великолепный венецианец, ослепивший всех своим блеском.
Я продолжал держаться поодаль, удовольствовавшись обществом безмолвного ветра и прислушиваясь к доносившимся издалека голосам.
Через несколько минут Амадео вышел под падающий с неба снег, оставив семье целое состояние – груду золотых монет.
Я хотел взять его под локоть и утешить. Но он отвернулся, избегая моего взгляда. Его мучила какая-то навязчивая мысль.
– Там была моя мать, – прошептал он, глянув в сторону реки. – Она меня не узнала. Так тому и быть. Я отдал им все, что мог.
Я снова попытался обнять его, но он отмахнулся.
– Что же случилось? – спросил я. – Что ты высматриваешь там, на реке? Что ты собрался делать?
Как я жалел, что не могу прочесть его мысли! А он, казалось, разозлился и исполнился решимости. Ветер трепал его каштановые волосы.
– Отца не убили в степи, – дрожащим голосом выговорил он. – Отец жив. Он там, в кабаке.
– Хочешь повидаться с ним?
– Непременно. Нужно сообщить ему, что я не умер! Ты слышал, о чем мне рассказали в доме?
– Нет, я решил, что вам нужно побыть наедине. Видимо, я ошибся?
– Они говорят, что он спился, потому что не мог простить себе гибель сына – Он злобно посмотрел на меня, словно я совершил чудовищную несправедливость. – Мой отец, Иван, – храбрец, охотник! Иван – воин и певец! Как все любили его песни! Иван спился, потому что не сумел спасти сына!
– Спокойно. Пойдем в кабак. Придумаем, как лучше сообщить…
Он раздраженно отмахнулся и, шагая совсем как смертный, пошел по улице к реке.
Мы вместе вошли в кабак. Внутри прямоугольного помещения было темно, сильно пахло горелым маслом. Здесь пили рыбаки, купцы, убийцы. При нашем появлении все обернулись, но тут же забыли о нас, однако Амадео успел заметить человека, лежавшего на скамье у задней стены.
Мне захотелось оставить его одного, чтобы он справился сам, но я боялся за него и молча наблюдал, как он садится рядом со спящим.
Я с первого взгляда узнал человека из воспоминаний, человека из видений Амадео. Узнал по рыжим волосам и усам. Отец Амадео, охотник Иван, забравший его из монастыря, чтобы исполнить волю князя, пославшего их на опасное дело: выяснить, что происходит в разгромленной татарами крепости.
Я притаился в тени и смотрел, как словно светящийся изнутри сын снимает с левой руки перчатку и кладет неестественно холодную ладонь на лоб спящего отца, как просыпается бородач, как начинается разговор между отцом и сыном.
Бессвязной пьяной исповедью отец, готовый повиниться перед всяким, кто будил его, излил Амадео повесть о своем преступлении.
Он выпускал стрелу за стрелой. Он мчался за безжалостными татарами, размахивая луком. Весь отряд перебили. А сына – моего Амадео! – похитили. И вот теперь бывший охотник стал Иваном-пьяницей. Добычи едва хватало на выпивку. Какой из него сейчас воин?!
Амадео терпеливо и медленно подбирал слова, чтобы отвлечь Ивана от горьких мыслей и открыть ему правду:
– Я ваш сын, сударь. Я в тот день не умер. Да, они забрали меня. Но я жив.
Я еще никогда не видел, чтобы Амадео так самозабвенно отдавался любви или скорби, счастью или горю. Но пьяный упрямец хотел получить от пытливого незнакомца только одно: стакан вина.
Я купил у хозяина бутылку хереса, чтобы поднести тому, кто не желал слушать, кто не желал смотреть на изысканного юношу, пытавшегося завладеть его вниманием.
Я передал, бутылку Амадео.
Потом я отошел к стене, чтобы лучше видеть лицо Амадео, но увидел одну лишь одержимость – стремление заставить отца выслушать его.
Он терпеливо говорил и говорил, пока слова не начали наконец проникать в затуманенное сознание пьяницы.