Кровь и золото погон

Павловский достал из внутреннего кармана шинели последний списочный состав полка, в котором значилось пятьдесят четыре человека, передал его генералу. Булак-Балахович подозвал одного из своих людей, передал ему список и что-то тихо приказал.

— Ваши люди, Сергей Эдуардович, будут немедленно изъяты из колонны и отведены на нашу базу, тут недалече. Там их помоют, обмундируют и накормят, — он рассмеялся и дружески обнял Павловского. — А мы пока потолкуем.

В русском кафе, в том самом, где ранней осенью, перед подходом на Петроград, Павловский с Гуторовым пили крепкий литовский бимбер, ничего не изменилось. Знакомый официант быстро накрыл стол, выставив горшочки с запеченной в духовке свининой и картофелем, солёные огурчики, квашеную капусту, селёдочку с луком, принёс и показал большую бутылку виски «White horse». Генерал согласно кивнул головой и, улыбаясь, наполнил стаканы янтарной жидкостью.

— Жизнь выкидывает удивительные кренделя, Сергей Эдуардович. Пьём дешёвый шотландский виски; в нарушение всех европейских правил закусываем по-русски свининой и солёными огурцами эстонского производства… Чудны деяния твои, Господи. — Он перекрестился по-католически, слева направо. — Полагаю, Господь нам простит этот грех перед Крещеньем. Мы всё-таки люди ратные, а ратным можно. Ну, будем здоровы!

Павловский ел жадно, изголодавшись в последнее время. Ему было стыдно перед генералом, но он не отрывался от тарелки, поглощая нежную свинину. Насытившись и утёршись льняной салфеткой, сказал:

— Мне стыдно перед вами, Станислав Никодимович. За свой голод, за обтрёпанные и простреленные шинель и мундир. — На левом предплечье мундира пулевое отверстие было грубо зашито, а вокруг него расплылось рыжее пятно спёкшейся крови.

— Пустяки. Вы были ранены?

— Царапина. Ничего серьёзного. Пуля скользнула, ободрав кожу.

— А вы откуда родом? У вас очень правильный говор. Не из Питера, случаем?

— Из Новгорода. Там матушка осталась.

— О! Новгород! Чудный город. Кремль, Святая София, памятник Тысячелетию России, Ярославо Дворище с десятками прелестных церквей… А я в вашем городе долечивался в госпитале, знаете ли. В конце шестнадцатого. Но давайте к делу. От моей дивизии осталось полторы тысячи сабель. Считай, два конных полка. Пойдёте ко мне эскадронным командиром?

— Почту за честь, Станислав Никодимович, хоть взводным.

— Взводами пока есть кому командовать. Эскадрон сформируете из своих людей и частью из прибившихся ко мне конных егерей полковника Бенкендорфа. Вы часом не знаете, где сам Бенкендорф нынче?

— Не могу знать.

— Ну, да бог с ним. Я, Сергей Эдуардович, поляк, родом из Западной Белоруссии. Там сегодня вершатся большие дела. Кстати, у вас польская фамилия. Вы поляк?

— Во мне течёт польская кровь, по отцовской линии. Почивший в Бозе батюшка, отставной подполковник отдельного корпуса пограничной стражи, происходил из бедной, разорившейся шляхты с Волыни. Большую часть времени он и прослужил там.

— Прекрасно! Я всем буду вас представлять поляком, не подведите меня. В будущем это поможет. Так вот, являясь гражданином Эстонии, я через Генеральное консульство Польши в Ревеле, простите, теперь Таллине, пытаюсь наладить связи с польским Генеральным штабом. Если удастся мой замысел, мы с братом Юзефом, он полковник, командует у меня полком, и с вами, если пожелаете, уйдём под крыло белого польского орла. И не с пустыми руками. Приведём с собой боеспособную единицу — конную бригаду или дивизию. И там, в Западной Белоруссии, в союзе с Войском Польским, начнём новый крестовый поход против большевистской власти. Ну как, полковник? Пойдёте со мной?

У Павловского от выпитого, обильной закуски и потока необычной информации закружилась голова. Он некоторое время молчал и, сообразив, что его молчание может быть расценено, как колебание, решительно ответил:

— Простите, Станислав Никодимович, от выпитого и тепла несколько расслабился. Конечно, я с вами. Да и какой у меня выбор? Спасибо вам. Вы уже второй раз спасаете меня.

— Пустяки. Теперь слушайте дальше. У вас есть деньги? Ага, конечно нет. Я так и думал. И у меня нет. И у моих и ваших офицеров тоже… За два минувших месяца мы не получали жалованья. А где же они, денежки наши?

— Не могу знать.

— Верно! Вот мы и спросим об этом у самого главнокомандующего, у генерала Юденича. Где же наши денежки? А?

— Как-то не по уставу.

— А по уставу, милейший полковник, — Булак-Балахович повысил тон, лицо его налилось краской, — армию на голодном пайке держать? По уставу бросить её на растерзание красным псам, а самому отсиживаться за сотни вёрст в Нарве? По уставу отречься от растерзанной, разутой и раздетой армии, умирающей от тифа зимой в чужой стране, сидя в тёплой резиденции и попивая французский коньяк? Вот я и мои офицеры горят желанием спросить Николая Николаевича обо всём этом. Кстати, эстонская разведка и полиция готовы оказать нам содействие. Пойдёте с нами?

— Пойду.