Кровь и золото погон

— Юзеф, у Павловского в полку своя контрразведка работает лучше нашей. Этот штабс-капитан Гуторов опасный человек.

— Так в чём дело, Стас? Только прикажи, заживо зарою этого Гуторова.

— Не время. Обождём пока. Думаю, он нам ещё пригодится. Толковый, знаешь ли, парень.

Павловский продолжал относиться к Булак-Балаховичу с недоверием, некоторой опаской, но подчинялся беспрекословно, порядок в полку держал строгий. Его часто звали к комдиву на обеды и ужины, где бимбер лился ручьём, а стол ломился от мясного изобилия. В этих гуляниях зачастую принимали участие польские генералы и офицеры. Как-то во время очередного обильного ужина изрядно подвыпивший польский бригадный генерал громогласно заявил, обращаясь к Булак-Балаховичу:

— А вы знаете, пан Станислав, ходят слухи, что в случае удачных действий вашей дивизии на фронте, пан начальник Пилсудский может присвоить вам чин бригадного генерала.

Булак-Балахович улыбнулся, но смолчал. Сидевший рядом Павловский нагнулся к уху поляка и громко «зашептал»:

— Видите ли, пан генерал, наш командир дивизии и так состоит в чине русского генерал-майора, но третьего дня пан Пилсудский присвоил ему чин бригадного генерала Войска Польского.

Поляк смутился, покраснел, но быстро овладев собой, прокричал, поднимая полный стакан бимбера:

— Виват пану генералу! Виват!

12

Накануне Пасхи, 9 апреля, в штабе дивизии объявился человек-легенда — Борис Викторович Савинков. После подавления Красной армией и органами ВЧК организованных им антисоветских мятежей и скитаний по европейским столицам он вместе с остатками разгромленного ВЧК «Союза защиты родины и свободы» обосновался в Варшаве. Он не нашёл общего языка ни с Колчаком, ни с Деникиным и Врангелем, ни с Юденичем. Генералы не желали иметь с Савинковым дело не столько в силу их монархических взглядов, сколько из-за нежелания связываться с бывшим эсером-террористом и, по их мнению, политическим авантюристом и пройдохой. Между тем ему удалось наладить отношения с лидером партии «Fasci italiani combattimento» (Итальянский союз борьбы) Бенито Муссолини, президентом Чехословакии Томашем Масариком, а главное — с Пилсудским. Савинков создал в Варшаве «Эвакуационный комитет», вскоре преобразованный в «Русский политический комитет», и развернул кипучую деятельность по формированию воинских частей из оказавшихся в Польше русских солдат и офицеров. Под знамёнами Польши он стремился сформировать новую русскую армию. Деньги на это он получал во французском и польском генеральных штабах.

Савинков не скрывал своей цели — любыми путями и средствами уничтожить власть большевиков. Для этого он пытался объединить под своими знаменами несовместимые в идейно-политическом отношении силы. Под его финансовым и политическим крылом формировались военные группировки генералов Б. С. Пермикина и В. А. Трусова, признававших верховное командование генерала П. Н. Врангеля и стоявших за «единую и неделимую Россию». Он вёл переговоры о совместной борьбе против Советов с генералами Украинской народной республики Ю. Тютюнником, М. Омельяновичем-Павленко, М. Безручко и предводителями разрозненных партизанских отрядов организации белорусских националистов «Зеленый дуб». Наконец, Савинков прибыл в не подчинившийся Врангелю и перешедший на службу полякам отряд генерала С. Н. Булак-Балаховича.

О чём говорили Савинков и Булак-Балахович Павловскому, было неизвестно. Но по тому, с какими довольными лицами они вышли к постному столу, стало ясно — согласие достигнуто. Савинков, одетый в отлично сшитую «тройку» из дорогого материала, с ухоженной бородкой-эспаньолкой, выглядел, словно богатый бизнесмен или процветающий политик. Его глаза лучились добрым и благожелательным светом. Только внимательный человек мог заметить, что взгляд этих сияющих глаз был цепким, жёстким и, словно радар, всеохватывающим, а в тонких губах притаилась почти незаметная чёрточка иронии и недоверия. Он поднял бокал и пафосно заявил:

— Господа! Сегодня, накануне Святой Пасхи, мы решили, что героическая дивизия Станислава Никодимовича станет основой новой, современной, лишённой монархических рудиментов, подлинно народной русской армии! Мы сокрушим хребет большевистской гидре! За победу, господа!

Есаул Тимофеев, сидевший за столом по правую руку от Павловского спросил:

— Интересно знать — под каким же знаменем нас поведут освобождать несчастную Матушку-Рассею? Под бело-красным, польским, жёлто-блакитным или бело-красно-белым[22]?

Павловский усмехнулся.

— А не всё ли нам равно, Егор Иваныч, под каким знаменем краснозадых бить?

— Не скажите, господин полковник, тут дело серьёзное. Либо мы идём освобождать Россию, тогда под триколором. Либо завоёвывать. Тогда, ваша правда, цвет не имеет значения. Хотелось бы освобождать.