Кровь Ив

Любовь смягчала сердце, когда ему нужно быть слабым, и ожесточала его, когда ему нужно быть сильным.

Именно поэтому человечество выстоит. Человеческая раса способна на такую любовь, и эта любовь не умрет с нами.

Я ощущала это убеждение в каждом шаге к грузовику, в каждой миле по дороге к Западной Вирджинии, и в каждом спазме ноющих мышц, пока мы карабкались в горы в поисках лагеря Лакота.

Глава 25

Прошло двадцать шесть дней. Если судить по закономерностям погоды, я считала, что стоял июль или август. Но обвести день на календаре можно было разве что наугад.

В то утро, когда мы покинули заповедник, я начала отсчитывать дни с помощью зернышек риса из коробки, готовить который ни у кого не было сил. Каждое утро я добавляла новое зернышко в наружный карман моего рюкзака.

Этим утром в кармане было двадцать шесть зернышек, и некоторые слиплись от чертовой влажности. И может быть, я несколько уронила по дороге.

Мы путешествовали примерно месяц, и дождь шел всего один раз, оставив после себя дымку страдания и изнемогая от жары. В грузовике закончился бензин, когда мы находились в пятнадцати милях от гор, и нам пришлось брести по заброшенной федеральной трассе в поисках топлива — безрезультатно. Так что мы пошли пешком, перехватывая по часу сна то тут, то там, забиваясь в сломанные машины, сараи и заправочные станции.

Дарвин не мог долго бежать, не говоря уж о преодолении горных склонов. Ши держалась ненамного лучше, учитывая остаточное влияние ее мутации.

Мы потеряли время, пока Джесси мастерил простейшие носилки для Дарвина из веток и одеял. Мы задержались еще сильнее, пока Джесси и я тащили носилки по грубой местности.

А Рорк нес Ши. Дозволять такое задевало ее гордость, но у нее просто не было мышечной силы или выносливости, чтобы поспевать за нашим темпом.

Четырнадцать из этих двадцати шести дней мы провели в Аллеганских горах. Когда я забралась на очередную вершину, мои губы были потрескавшимися от жары, а плечи дергались от жалящих укусов миллиарда мух. И все еще ни следа Лакота.

Я зажала носилки Дарвина между рукой и бедром, чтобы освободить ладонь.

— Погоди.

Джесси остановился, тяжело дыша, и обернулся ко мне. Его нос и щеки покраснели от солнечных ожогов, вокруг глаз пролегли морщинки от усталости.

Я смахнула щекочущий пот с верхней губы, каким-то образом умудрившись размазать еще больше грязи и соли по моим порам. Мухи роились возле моего лица, обезумев в своем натиске. Я помахала рукой вокруг головы, бесполезно пытаясь разогнать их. «Блядские раздражающие ублюдки. Блядь!»

— Сколько, черт подери, мы идем по этой жаре? — возмущался Рорк позади меня. — Хорошо, что моя последняя ванна состояла из салфеток для подтирания задниц младенцев, потому что я закончу это шествие по долине смерти в чем мать родила, блядь.

— Заткнись нахуй, Рорк, — прошипел Джесси сквозь зубы. — И во имя Бога, оставь свою чертову одежду на себе.

Двадцать шесть дней, тяжелый подъем вверх по склону, блядские мухи — все это оказалось тяжелее, чем то, на что я подписывалась.

Это была ошибка. Мы могли бы отложить поход, подождать, пока Ши и Дарвин не выздоровеют полностью. Вот только у нас не было дома, не было убежища, которое наша группа из четверых могла обезопасить на срок дольше одного-двух дней.

И забудьте про сон. Джесси и Рорк говорили, ходили и дышали на натянутой проволоке нервозности. Они вдвоем противостояли жестокому миру мужчин, которые все еще верили, что женщины вымерли.

Ни один из нас не хотел узнать, что случится, если нас с Ши обнаружат. Джесси и Рорк не были готовы противостоять банде твердых членов.

Так что мы прятались всякий раз, когда чуяли, слышали и видели человеческую жизнь. И там везде были мужчины-варвары, капканы их существования маячили в дырках от пуль на свежих человеческих трупах, в запахе костров поблизости, в отдаленных криках и грохоте выстрелов.

И тля… Численность, которую нам пришлось отразить, чтобы зайти так далеко, превратила нас в бездушные оболочки. Эти уродливые зеленые мудаки атаковали нас в любой час дня и ночи.

У меня осталось два последних магазина боеприпасов.

И это было до того, как мы начали подниматься в горы.

Безопасность лагеря Лакота — это единственное, что побуждало нас шагать вперед. Безопасность в изоляции горной глухомани. Безопасность с мужчинами, которым мы доверяли.

Измождение жгло мои мышцы и вгрызалось в кости. Склоны и ветки заставляли мои ноги спотыкаться. И неумолимая жара превратила мое тело в термальный разряд, ломая меня один изнурительный шаг за другим.

Ши более активно высказывала дискомфорт. Последний час она тащилась за Рорком, выбрав пойти пешком, чтобы дать ему передышку.

— Я передумала. Я не могу здесь жить, — она собрала насквозь промокшие от пота волосы на голове. Круги пота под ее подмышками доходили до самого пояса. — Давайте пойдем на Аляску. Или в Антарктику. Готова поспорить, тля ненавидит ледники.