Кровь избранных

— И город, и страна меняются. Организация должна это иметь в виду. — Дерюйтер тщательно избегал говорить «наша», ибо никогда не забывал, что был только гостем, и не всегда желанным. — Я слышу разговоры, и прежде всего среди молодежи. Она стала меньше пить и больше разговаривать: о будущем, о державе, о переменах…

— Это только слова, Ганс.

— Тогда приведу тебе факты. Как ты и сам хорошо знаешь, скоро клика Аньхоя, которую вы поддерживаете, схлестнется с кликой Чжили, и достаточно прикинуть, какие силы сойдутся, — сразу станет ясно: Аньхой долго не протянет. Твой друг Ни Сычун и сторонники японцев из клуба Аньфу^[62] потерпят поражение. Будущие победители все больше облизывают националистов, которые вошли в моду у молодежи. А что делает «Триада»? Вкладывает средства в заведения для европейцев, живет на иждивении шлюх и теряет контроль над ситуацией.

— А у тебя, я полагаю, есть какие-то предложения, иначе ты не разразился бы такой длинной речью. С самого нашего знакомства не слышал от тебя столько болтовни.

Дерюйтер умел рисковать, но сейчас ему необходимо было безрассудное везение. Он понимал, что у него мало времени.

— У тебя есть человек, который мог бы помочь Триаде сблизиться с набирающим силу народным движением. Тебе ведь известно о политических симпатиях Шань Фена? И что ты велишь ему делать? Нянчить старого чокнутого барона? Ученого, впавшего в детство, который, словно какой-нибудь товар, купил услуги организации! А ведь немцев в этих краях ненавидят больше всех, если не считать японцев. Вызови мальчишку и используй его для налаживания отношений с националистами. Вот тебе мой совет.

Юй Хуа прищурился и пристально вгляделся в голландца.

— Я тоже мог бы дать тебе совет… Но я привык знать причину поведения своих людей, прежде чем удостоить их доверия. Каковы твои мотивы?

— Может, я устал быть боцманом в твоих плавучих игорных домах. Может, я заслуживаю большего.

Юй Хуа рассмеялся:

— Кто бы мог подумать? И наш голландец тоже лелеет амбициозные планы, как и все остальные. Только предпочитает делать это тихо.

Окаменевшее лицо Дерюйтера смягчила легкая улыбка.

— Ганс, пошли телеграмму нашему человеку в Аньхое: я отправил Шань Фена именно туда. И вели ему прислать мальчишку в Шанхай как можно скорее.

Тут лицо голландца окончательно разгладилось. Ганс услышал название провинции, где прятался Хофштадтер, чего он и добивался.

16 Шанхай, июль 1920 (2)

Шань Фен приехал в Шанхай к вечеру и удивился тому чувству, которое вызвал в нем оглушительный гомон бессонного города. После аньхойской тишины ему вдруг стало трудно снова привыкнуть к постоянному шуму. Юноша поймал себя на том, что его раздражают голоса рикш, препиравшихся друг с другом из-за места перед ночным клубом, из которого доносилось звучание оркестра и выходили разодетые европейцы. Парень направился к двери, и звуки менялись, не смолкая: из игровых и курительных залов неслись крики, взрывы смеха, щелканье костей в стаканчиках и фишек маджонга по доскам. Пьяные либо блевали за углом, либо ругались, играя в морру.^[63] Сводники сновали между борделями по улице Сычуань и шепотом вели переговоры в прилегающих переулках.

Да, Шанхая ему не хватало, и к черту тишину.

Юй Хуа вызвал Шань Фена сухим и уклончивым приказом. Он не любил пускаться в пространные объяснения, но это не означало, что с его приказами можно не считаться.

— Я постараюсь вернуться как можно быстрее. — С этими словами парень простился с Хофштадтером.

— Делай что должен, мой мальчик, и ни о чем не беспокойся. Нельзя взвалить себе на плечи груз всего мира. — Профессор сощурил голубые глаза и взглянул на китайца с ласковой иронией.

Юноша попытался вернуть сумку с заметками, но ученый отказался: и рядом, и вдалеке Шань Фен оставался его единственным доверенным лицом.

Парень отправился в путь ранним утром. До полудня китаец ехал на лошади, а потом, как только позволила дорога, на попутной машине до самого центра Шанхая. Хотя он и торопился, но все же заглянул домой, в маленькую лачужку в одном из переулков к северу от Нанкинской улицы. В последнее время юноша жил в основном на вилле Хофштадтера, и теперь ему было странно смотреть на бедную обстановку, от которой успел отвыкнуть. В углу лежало аккуратно сложенное одеяло матери. У парня сжалось сердце. Сначала китаец хотел оставить сумку с заметками профессора здесь, но потом решил взять с собой.

Шань Фен отправился в маленькую контору в порту, где располагалось импортно-экспортное общество, служившее ширмой совсем для других дел. В прихожей не было ни одного стула. Раз уж Юй Хуа в такой поздний час находился здесь, значит, предстояло что-то важное и срочное. Может, по Хуанпу должен прийти какой-нибудь груз, требующий особого внимания?

Юй вышел из конторы, быстрым шагом подошел к Шань Фену, крепко взял его за плечи, поглядел в глаза и улыбнулся:

— Для тебя настало время заняться более важными делами, чем чистка ботинок европейцу. Пошли.

Они двинулись по улице, ведущей вдоль пристани, и первое время шли молча. Потом глава Триады заговорил: